Для чего? Для чего стремиться к хорошей жизни? У меня было всё, но я была ничем. Зачем нужны «роллс», шофер, три слуги, пятикомнатная квартира, если ты больше не можешь пойти с Баб на улицу Риволи и выпить по чашечке чая у «Анжелины».
Провинция — это глушь.
Это даже большая глушь, чем любое предместье.
Мне не хватало Парижа. Социализм без Парижа — это все равно, что авеню Монтеня без «Нины Риччи». Я с сожалением вспоминала свой скромный частный отель, состоявший из двух комнат и крошечной кухни, на площади Сент-Катрин; кускус у «Рашида» на улице Ленина; кондитерскую на бульваре Пуасоньер и МакДональдс на Севастопольском бульваре. Я скучала по факультету искусств, блошиному рынку, коктейлям в «Крийоне», я мечтала вновь поглазеть на витрины магазинов Диора и Балмена.
В отчаянии я пялилась своими аквамариновыми глазами сквозь затемненные стекла «роллса» на улицы Незнаюкакогогорода с его заведениями: кафе «Будущее», ресторан «Прогресс», отель «Конечная остановка». И я убивала себя малыми дозами, нервно куря крепкие «Мальборо».
Разве можно хорошо жить, похоронив себя заживо в этой глуши? И это то, что наш милейший мэр называл «Флоренцией», принимая себя за одного из Медичи! Фарс, да и только, где я играю роль полной дуры! Однако поразмышляем серьезно! Чего стоят пять комнат в провинции? Ничего, разве что комнаты для прислуги в Париже, да и то в XIX округе или в Бобиньи! Это неопровержимый с экономической точки зрения аргумент! В глубине души, совсем в глубине, когда я честно об этом думаю, но только совсем честно, то понимаю, что совершенно не заинтересована быть социалисткой: я всегда предпочту замку в Уагадугу апартаменты в «Ритце».
Я не могла жить без Парижа, но и Париж не мог жить без меня. Не прошло и двух недель после моего отъезда из столицы — необходимый срок, чтобы прийти в себя, — как телефон в моем кабинете в «Коммюник и Ко» стал разрываться. И в течение нескольких месяцев это был концерт SOS. Звонил РМИ, месье торговец готовой одеждой, который изнывал без меня; звонил СДФ, второй торговец готовой одеждой, который тосковал еще больше; звонил СС, доведенный до крайности, так как не мог больше наказывать меня («Пойми, это вопрос жизни и смерти»); звонил ЖДД, докучая мне по четыре раза на день и требуя, чтобы я оплатила «задолженность за аренду» («Ты мне должна уже четыре, потом — пять, десять, шестнадцать вечеров с СС и Бронзовым Членом, и если ты не вернешься в Париж, чтобы заплатить долг, я пошлю к тебе судебных исполнителей, заберу Глуглу и отдам в Общество защиты животных!» — «О, только не Глуглу!» — умолял а я.)
