Деланней вышел, ободряюще улыбнувшись Даун. Эдвардс снова сел:
— Ну а теперь вы двое. Ван, почему вы заявили, что шкатулка ваша?
Ван переминался с одной ноги на другую.
— Это все из-за Гоша, — начал он с трудом. — Он меня нервировал своей таинственностью. Я хотел над ним подшутить, а он к этому отнесся слишком серьезно.
— Вы пытались открыть шкатулку?
— Да!
— Зачем?
— Ну… интересно.
— Однако объясните, почему вы сказали Арчеру, что шкатулка ваша?
— Надо было оправдаться за удар ножом, который я нанес Гошу. У Арчера скверный характер, и я предпочел все запутать. В Сан-Франциско я бы сказал правду, уже ничем не рискуя.
— Думаю, что он не лжет, — проговорил Гош. — Я ведь первым на него набросился, и ему нужно было защищаться.
— Ясно, — резко сказал Эдвардс. — Идите оба к черту, и без глупостей!
Они быстро вышли. Эдвардс раскурил трубку и поймал на себе взгляд Даун.
— Я предоставлю вам право просмотреть мой рапорт, — произнес он. — Теперь на мой счет вы спокойны?
— Да, — ответила она с внезапной нежностью в голосе. — Я, видимо, зря вышла из себя.
— Забудем об этом.
Она встала, он тоже. Уверенной походкой девушка направилась к двери.
— Даун…
Она остановилась, повернув голову:
— Что, Эдвардс?
— Ничего… Спокойной ночи.
Когда после вахты Деланней уступил место Эдвардсу, он сказал, что страшно хочет спать, и спустился к себе в каюту. Но Деланней солгал. Он мог не спать по многу ночей, почти не уставая.
На руле стоял матрос Митчел и напевал старую шотландскую песенку. Его сильные руки сжимали штурвальное колесо, ставшее вдруг безжизненным. «Марютея» медленно тащилась с обвисшими парусами. Волны били ей в корму с левого борта.
Со стороны могло показаться, будто корабль стоит в тазу с черной маслянистой жидкостью. Воздух был таким же густым и неподвижным, как и море. Иногда легкий ветерок внезапно обдувал теплыми волнами лица моряков, стоявших на вахте.
В такелаже почти невидимые мерно хлопали мокрой парусиной марсели. По палубе раздавались медленные шаги вахтенных. Иногда они останавливались, чтобы поговорить друг с другом. Кто-то насвистывал песенку без конца и без начала.
Эдвардс почувствовал себя одиноким, что с ним нередко случалось. Он подошел к рулевому. Митчел был хорошим моряком, и Эдвардс подумал о нем как о новом боцмане. Он мало говорил, но всегда по делу, был очень энергичным, и по возрасту также подходил для новой должности.
— Сколько времени вы на «Марютее»? — спросил Эдвардс.
