Когда они вошли, Антал бросил свое пальто на стул, и старая лишь теперь заметила, что он без халата. Так он показался ей не врачом, а — впервые за много лет — просто близким человеком.
В палате она прежде всего увидела Лидию. Сиделка обернулась на звук открываемой двери, встала, одернула халат. Она не поздоровалась с вошедшими, лишь кивнула им; она единственная выглядела естественно в этой противоестественной обстановке. Поправив какую-то складку на одеяле Винце, она тут же вышла, не оглянувшись на больного. «Надо же, — думала старая. — Столько времени рядом с Винце — а так вот берет и уходит, с сухими глазами, как ни в чем не бывало. Неужто к смерти можно привыкнуть?»
Винце был без сознания, но казалось, он просто спит; туго натянутая кожа на лбу чуть серебрилась. Нос со вчерашнего дня словно бы вытянулся, на переносице не было красноватой полоски от очков. Она посмотрела пристальнее и поняла, что не нос вырос, а щеки, все лицо Винце опало за минувшие сутки. «Покинул, — думала она, — не дождался. Сорок девять лет я знала каждую его мысль. И вот теперь не знаю, что он уносит с собой. Покинул».
Она опустилась на край постели и стала смотреть на мужа.
Долгие месяцы, изнуряя себя, она ухаживала за ним днем и ночью — и теперь чувствовала, что и не устала совсем, что охотно начала бы все сначала, если бы только ей позволили забрать его домой, забрать прямо так, в расстегнутой на груди, придававшей ему какой-то особенно беспомощный вид рубашке, из которой странно выпирала грудная клетка. Она даже на руках бы, пожалуй, его унесла: что там осталось от него, от его тела! Нельзя, нельзя было отдавать его в клинику, отпускать от себя: конечно, Иза хотела как лучше, лучше для них обоих — и все равно нельзя было ее слушать. Будь он в эти недели с ней, может, он бы пожил еще немного. Здесь за ним ухаживала Лидия, она дважды в день меняла ему постель, подавала все, что нужно. Лидия аккуратна, терпелива, ласкова — но разве умела она шутить и дурачиться, заставляя его съесть лишнюю ложку супа, разве умела заморочить голову, внушая, что никаких у него нет болезней, кроме старости, и способна была найти слова, чтоб успокоить, остановить поток рвущихся из груди жалоб? Нет, нельзя было отпускать его в клинику! Теперь вот он так и уйдет, не приходя в себя, не сказав последнее прости. Она нагнулась, поцеловала мужа. Лоб у него был сух и пах лекарствами. Сев рядом, она взяла его руку.
К обеду заглянул Деккер, вернулась Лидия. Антал уже исчез; старая не заметила, когда он вышел. Деккер пробыл с минуту; она думала, что Лидия уйдет вместе с ним, но та осталась. Сиделка встала у окна, против кровати, и оттуда смотрела на них. Старую беспокоил этот взгляд, она повернулась к девушке спиной — и тут же забыла, что в комнате есть еще кто-то. Жизнь, казалось, уже покинула Винце; жили еще только волосы, упрямые завитки седой его шевелюры. Она не чувствовала ни усталости, ни голода, не ощущала, как идут часы, лишь время от времени выпрямляла спину, занывшую от неподвижности.
