Она старалась, чтобы сучья были все совершенно одинаковыми, не слишком старыми, не сгнившими под снегом; дело это было нелегкое. Четыре дня она бродила по лесу, медленно, боязливо, пока не набрала целую вязанку. Бродила до обеда, а после обеда спала, мечтала, плакала, думала о Винце, о тех, кто остался дома: не покажутся ли им хвастливыми и несерьезными ее письма с тисненой надписью и фонтаном? Пожалуй, все же нет. Они ведь знают ее.
В четверг служитель в униформе отвез ее на станцию, по пути объяснив, что доктора Сёч у них всегда встречают на машине. Поезд прибыл точно, минута в минуту. Иза была уже не в черном и выглядела спокойной, почти веселой. Она не жаловалась на усталость, скорее, с радостью рассказывала за обедом, что все, что она планировала, ей, кажется, удалось сделать. Антал в самом деле купил дом и даже успел переселиться туда, деньги за дом и проданные вещи положены в сберкассу. Сберкнижка у нее, у Изы, мать получит ее потом, сумма вышла довольно крупная. Выглядит мать неплохо, Иза ужасно рада этому. Неделя, конечно, была трудной, что и говорить. Еще бы ей не быть трудной.
После обеда, умываясь, потом запихивая туалетные принадлежности в набитый хворостом чемодан, старая поймала себя на том, что улыбается и мурлычет под нос какую-то старую песню. Сегодня вечером она разожжет очаг, у нее снова будет дом… Она покраснела и рассердилась на себя, словно уличила себя в неверности. Какое имеет она право чувствовать себя хорошо — без Винце?
Иза пошла к администратору — оплатить счет.
Пока она прощалась, благодарила, расплачивалась, мать смотрела на нее и думала, какая она ловкая, какая ласковая, какая вежливая, всегда-то она знает, кому что сказать, когда что сделать. Мать часто думала о том, что Изе, пожалуй, надо бы снова выйти замуж, жизнь ведь не из одной только работы состоит; но сейчас она была рада, что, когда они приедут, их не встретит дома чужой человек. В этот день старая ощущала себя сильной и жизнерадостной, особенно когда вспоминала о сучьях в чемодане и о том, что Иза, наверное, и не догадывается, что не она мать, а мать ее везет домой; ведь это мать разожжет для нее огонь, первый настоящий огонь в их общем доме.
Мужчина в униформе подал им в вагон чемодан; но поднимать его в багажную сетку Изе пришлось самой. Она поднялась на цыпочки, напрягла все силы — и все равно еле-еле взвалила его на сетку.
— Ты что, соль в Дороже покупала? — спросила она.
