Она не стала больше спрашивать. Отношения между ней и девочками оставались по-прежнему на точке замерзания. «Да», «нет» или, вот как сейчас, «ага».
Вечером девочки допоздна работали на ферме — приводили в порядок красный уголок. Выбелили помещение, вымыли пол, повесили самими же написанные лозунги, приладили к двери первый номер сатирической газеты «Му-му», — они решили не терять связь с фермой и по очереди раз в две недели приезжать сюда выпускать стенгазету.
Нина прочитала текст, исправила две орфографические ошибки. Вообще ей понравилось, она даже не ожидала. Написано остроумно, меткие карикатуры. Интересно, кто рисовал? Ася? У неё с собой набор цветных карандашей.
А ей ничего не сказали, всё делалось втайне от неё.
Стало обидно. Вышли на улицу. В двух шагах от неё кто-то тяжело спрыгнул с крыши фермы.
— Кто? — испуганно отшатнулась она.
— Я, не бойтесь.
Ромео!
— Что вы делали на крыше?
— Загорал. — Он рассмеялся. — Видите, какая луна?
— Нет, в самом деле?
— Да так, мелочи… — Он закурил, пустил струю дыма в звёздное небо. — Распогодилось. Наконец-то! Давно пора. Сев на носу.
— Вы что-то сегодня не торопитесь домой.
— А я не поеду. Завтра здесь, в колхозе, комсомольское собрание. Я от райкома. Послали.
Помолчали немного. Потом она, решившись, спросила:
— Можно личный вопрос? Не обидитесь?
— А чего же, давайте.
— Почему вас родители Загоруйко не любят?
Он невесело усмехнулся.
— Ну, выдали вопросик! В самую точку.
— Вы простите, если я…
— Нет, почему же… Он у нас механиком работал, в совхозе. Ну и… В общем, нечестно работал, для себя. Думал, я не скажу, промолчу… Ну, потому что… сами понимаете… А я не мог. Вот он и злится… Ничего романтического, как видите. Проза жизни.
Из дверей фермы шумно высыпали девчата.
— Миша, сделал?
Увидев Нину, стихли сразу, зашептались, оглядываясь на неё с опаской.
Пошли домой со смехом, с песнями, будоража сонную тишину деревенской улицы.
Последний день на практике. Завтра возвращаться.
Нина шла позади всех, освещая себе дорогу карманным фонариком.
Одна.
…На прощание устроили нечто вроде митинга. В красном уголке, посветлевшем, нарядном, собрались девочки, доярки, вернувшиеся из отпуска, тётя Клаша. Пришли и деревенские школьницы со своей учительницей, седой подвижной старушкой, — видимо, привела их в воспитательных целях: летом им тоже предстояло работать на фермах.
Тётя Клаша вышла первой, но вместо речи пустила слезу:
— Как не хочется расставаться с вами, дорогие вы мои!
