* * *
До пяти лет Артур Летуаль не сказал ни слова. Впрочем, это не значило, что ему было нечего возражать. С первыми же словами терпеливый ребенок проявил нетерпение. Теперь, став взрослым, он знает, что молчаливое детство оставило на нем свой отпечаток. Иногда его знакомые чувствуют, что ему хотелось бы замолчать и вернуться к прежней неторопливости, но он забыл ее секрет. С тех пор как Артур Летуаль заговорил, он торопится. Он пока в том возрасте, когда эскалаторы и движущиеся дорожки нужны не для того, чтобы отдыхать, а длятого, чтобы быстрее добраться. До кладбища.
Поезд кольцевой дороги сотрясает землю так, что содрогаются плоть живых и кости мертвых. Прежде чем войти в арку входа, Артур поднял голову. На камне фронтона выгравировано: «Смерть освобождает».
Его окружило благоухающее облако – мимо идет кладбищенский работник, неся огромный венок, словно танцовщик балета прима-балерину. На ленте, приколотой по диагонали, – слова: «Станиславу Дорати. Оркестр». Артур идет следом – он не видит лица букетоносца, но слышит, как он о чем-то спрашивает распорядителя похорон. Тот подошел к нему с видом, подобающим случаю, чинно сложив руки на высоте гульфика. Из-за прямоугольных стекол очков тускло поблескивают желтоватые глаза.
– Это куда отнести? Это для Дорати, певца.
– Дорати? Аллея двадцать один.
– Двадцать один! Далеко же забрался этот тенор.
– А почему ты не вошел через улицу Пти-Рюиссо? Так было бы короче.
– А тот вход открыт?
– Еще бы – Жорж вечно забывает его закрыть. По ночам кто угодно может войти. Вообще-то Дорати был не тенор, а контртенор.
– А в чем разница?
– Тенор – это мужчина. Контртенор – мужчина, который подделывается под женский голос.
– Не по мне это.
Человек с венком удаляется, венчики гладиолусов пляшут у него над головой. Под чугунным небом Артур идет по дорожке между двумя рядами склепов. Воздух с садистской регулярностью прорезает звук пилы Артур сворачивает. Он знает эти аллеи наизусть, он ходил по ним с детства. Здесь он похоронил отца. Сейчас он навестит его могилу. Прогремел гром. Капли впитались в цемент крестов. Артур укрылся под липой. Капли щелкают по листьям. Люди, идущие к месту погребения, тихо переговариваются. Гравий скрипит под подошвами. Шаги, тихие голоса, шорох одежды наполняют влажный воздух кладбища звуковым туманом, столь же неопределенным, как граница между живыми и мертвыми; пленка жизни, готовая разорваться при любом неверном шаге. Летуаль видит, как они приближаются. Люди в трауре обступают поставленный на штатив микрофон. Не выходя из своего убежища, Артур оказывается в середине группы молодых людей в костюмах, с набриолиненными волосами и скрипичными чехлами в руках. Он отходит от них, возвращаясь в ряды приглашенных. Под его подошвами оглушительно шуршит цемент. Женщина с накрашенными губами, в повязанном на шею платке, уже запятнанном круглыми каплями дождя, склонилась к нему, щекоча дыханием ухо.
