Поэтесса | страница 50
– Вы, кстати, вообще-то, гордитесь своей Родиной?! – «классик» обращался уже не к залу, а одному Грише Керчину, в расчете на то, что тот перестанет ему возражать и замолчит.
Есть такие люди, которые думают, что гордость заключается в молчании перед грандиозностью темы.
Но Керчин не промолчал.
Он сказал спокойно и негромко, но так, что после его слов притих и зал:
– Знаете, наша Родина пришла в двадцать первый век такой измученной двадцатым веком, что ею не гордиться – ее пожалеть надо……Это оказалось для «классика» перебором.
И он сделал то, что, возможно, не позволял себе никогда раньше – вышел из себя:
– Да что вы все время спорите!
Да откуда вы взялись?!
Да кто вы такой!? – и Керчин тихо ответил «классику»:
– Я – ваш ученик……Гриша действительно три с половиной года учился в классе у нашего сегодняшнего гостя в «суриковке». А потом перешел в класс Плавского.
Впрочем, теперь это не играло никакой роли, и потом, в коридоре, я спросил Керчина:
– Как дела, Григорий?
– Как видишь.
Есть проблемы – я их решаю.
Нет проблем – я их себе создаю.Это действительно было потом, а пока «классик» вернулся на родное поле, засеянное галиматьей. И стал призывать любить историю своей страны, потом любить ее березы, потом любить весну вообще – и все пошло своим чередом; и, скорее всего, предполагалось, что слушатели поймут какую роль в организации истории, берез и весны играл сам «классик».
Впрочем, одну новость от него мы с Григорием едва не пропустили – со времен своего последнего появления перед зрителями «классик» оказывается, стал еще и монархистом.
Наследником позапрошлой жизни.
И аргумент у него, на его взгляд, был неубиваемый:
– Монархия – единственная форма разумного правления!
Вы же жену себе на четыре года не выбираете?! – самым смешным было то, что все это говорилось серьезно.
Самый простой способ продемонстрировать людям свою глупость – это говорить глупости с серьезным видом.Если бы глупости всегда говорились с улыбкой, никто бы и не догадался о том, что это – глупости.
«Приехали, – грустно подумал я, и потому, что доморощенные “монархисты” давно утомили. И потому, что потугах “классика” на рассуждение была дремучая болотная тоска, от которой и мои мысли забродили во мне как-то безынициативно.
Так и хотелось сказать, а потом поморщиться.
А может, поморщиться, а потом сказать:
“Ни в одной развитой стране в мире реальной монархии уже нет с середины прошлого века.
Не в девятнадцатый же век стремиться России?”