– Мама! – ужаснулась дочь материнской львиной хватке.
– Ни черта не имею, – импозантно отчитался я и уронил безе в чашку. – Мне старуха Нюрка тут говорит: Пьер, садовая голова… скоро по миру двинешь.
– Вы садовник??
– В каком-то смысле. Во всяком случае иду по его стезе… стежке.
Антонина безмерно покраснела, и глаза ее с обидой блеснули. Я осадил себя.
– … сегодня ходил, чуть в Училище при Евгении не набил ему харю. Но он ведь старик! Ну и ладно. Пьер-Полям на стариков плевать.
– Ах как грубо! – воскликнула мадам. – Какое, извините, грязное свинство – «садовник, старик… мордобой». Впрочем, я вижу, вы настоящий, как бы… Я, например, мечтаю о яхте, выйти в море, принять постриг зеленых волн, бриз… коралловые бусы островов… боже. Да и тогда, тогда, разве доверила бы я вашей грубости, вашей фактурности отдавать концы? Ну, знаете, матрос бросает канат и вертит его вокруг. Вокруг тумбы. Работа несложная для дебила. А вы дебил? Или… простите, в приличных домах не принято выяснять статус…
– Мама! – взмолилась дочь.
– Секрета нет, – икнул я коньяком. – Я умственно абсолютно и окончательно неполноценен. Еще шаг, и начну говорить гекзаметром… размером…
– А Нюрка, это кто?
– Какая Нюрка?
– Ну… – и мадам покрутила перстнями. – Вы помянули. Это Ваша маман?
– Мама!
– Антонида!
– … мама…
– Нюрка – жирная баба, протирает рыцарям меча и забрала рожи несвежей тряпкой. Прессовщик… краевед. Ну, короче, вам не объяснишь на несвежую голову.
– Кушайте марципаны, – предложила мадам.
– Петенька, вы уже сытый? – с надеждой устремила на меня взгляд мамзель. – Не хотите ли на воздух?
– Не хочет, – громко запретила мои порывы хозяйка. – Хочет смотреть семейный альбом. Вообще, Пьер-Поль, скажу вам в лицо… мы, ведь, люди близкие… благодаря вашим безуспешным ухаживаниям за… единственной… О, боже, сейчас заплачу, – и мадам выхватила откуда-то снизу платок, задушенный духами.
– Мама…
– Антонида! Да. Вы не смахиваете на… не тянете на неполноценного. Те все больше жуют мораль и лезут на баррикады. Дебаркадеры. Но скажу сейчас вам прямо в лицо – вы мне нравитесь. Когда я была молода… о, как давно! – хамы, наглецы, скоты всех мастей и подлецы разных окрошек… окрасов… вились вокруг моих нарядов часами… годами. И ничего, ни кончика пальцев целовать… извините… ни хрустального каблучка шампанского… мадеры.. да. А этот пришел и – венивитививи.
– Мама!
– Молчи. Этот мне нравится. Правильно, что ты прошлого отшила, который я тебе с материнского сердца… Консул в Богемии и Моравии, помнишь. Гладкий гусь с крепкой печенью. Вылакал у меня бутылку шартреза. Тьфу. Ты мне нравишься, Жан-Пьер, потому что другой. Все мужики другие, один этот, а тот, глянешь, совсем другой, забавный.
