– Мама!
– Идемте детки, смотреть семейный альбом.
Мы чинно уселись на огромный кожаный диван, и мадам раскатала на коленях планшетку 3Д и стала листать старые семейные кадры.
– Это я на заседании фонда спортивного культуризма с руководством ассоциации…
– Это я на приеме по вручению свидетельства о смерти последнему гражданину края… слева я, слева… По центру молодой Пращуров, на меня смотрит. Это я… ну тут мы с дамами немного перебрали… да.
– Мама!
– Молчи. Просмотр семейного – залог крепкости… крепости семьи. А это я в дальнем ряду Президиума съезда женщин, по которым все сходят с ума… На сабантуе с южными беками. Вон Президент Верховного суда, уже сгнил… На коктейле с северными грубиянами… господи…а это генерал-квартирмейстер ювенальных служб. Ах, все утекло. Годы… годы…
– А Вам сколько лет? – ляпнул я.
– А вам? – нисколько не смутилась тетка.
– Тридцать шесть, – я густо покраснел. – Тридцать семь.
– Старые козлы не спрашивают у юных нимф и нимфеток среднего возраста, сколько они… в пене волн.
– Мама!
– А вот я на балу несбывшихся надежд. Вся в розах. Кружусь с окончателььно больным ныне Комиссаром инвестиционой трубы.
– А это кто? – ткнул я в быстро пролистнутый кадр.
– Никто, – заявила Аделаида, но я то прекрасно увидел, что с весьма молоденькой тогда нимфой кружился тот… тот, который…
– Что старое ворошить, – поднялась особа.
– Мамочка пользовалась… пользуется огромным вниманием многих заслуженных лиц, – тихо молвила Тонечка, включаясь в семейный напев.
– Знаете, Жан-Поль, – быстро взглянула на меня маман. – Не знаю, чем вы сгубили мою красавицу, но одно так: она у нас фактально… фактично сирота. И я не смейте ее в обиду… не думайте с рук… сойдет все, кровь девичья. Ведите себя в меру. Вот как сегодня.
– Мама!
– Мадам, – молвил я церемонно. – Ваша достойнейшая Антонина, красивейший тихий цветок счастья, букет незабудок любви и источник живительных слез. Кабы не ее опоро… орошаемые меня незаслуженные знаки внимания – я так бы и сник беспокойной головой в смирительной простыне будней. Ваша дочь – это неизвестно как выросшая медаль на моей слабой груди…
– Вы что, миокардник?
– Никак нет. Это такой образ. И пускай Тоня сама, глядя на своего нового недостойного друга решит – оставить его, забрав свое трепетное сердце из его заскоруслых ладоней или еще подарить, хоть к праздникам, еще одно чудное мгновенье.
Аделаида несколько зачумленно глянула на меня и произнесла:
– Хорошо поешь, фазан. Но все равно веры тебе нет, хоть ты и вправду вроде из умственно усталых… отсталых. Неполностью.
