— Правда? — Щеки у девушки вспыхнули, она улыбнулась и спрятала глаза за черными густыми лучиками ресниц.
Мы пошли молча. Девушка что-то хотела спросить, я это чувствовал и ждал. И вообще весь этот разговор, все заданные так быстро на выдохе вопросы скрывали за собой что-то новое в ее поведении.
— У вас канакан[27] есть? — спросила Асаткан, не оборачиваясь.
— Есть.
— Большой?
— Два больших, один поменьше, — улыбнулся я.
— Больших, как вы?
— Больше.
— А я, — помолчала. И, вздохнув, сказала: — У нас тоже большие люди раньше были. Их мани звали. Мне амикан Ганалчи рассказывал. Может быть, они и на камнях писали. Их убили.
— Как убили?
— Всех. За Хамакаром, — она называла Буньское так, как зовут его эвенки. — Есть буньской мег. Плохое место. Там битва была с мани. Кости большие, крупные, под мхом лежат по всему мегу. Я сама видела. Очень плохое место.
— А с кем битва была?
— Даже амикан не знал об этом. Давно было.
— Не с русскими?
— Нет, нет, — возразила Асаткан. — Тут раньше наш род жил, большой. Мы с люча никогда не воевали. Мы всегда дружили. Дедушка знал об этом, всегда всем так говорил.
— А с другими народами воевал ваш род?
— Если на нас, нападать собирались. Все защищались. Тайно сходились вместе и бились с обидчиками. По знаку.
Я представил на миг громадные, без конца и края, таежные урочища с редкими, на сотни километров стойбищами семей одного рода. Как же их соберешь? Как отразишь набег воинственных соседей? Как не уничтожили их поодиночке, не стерли с лица земли?
— У нас к войне особый знак был. Стрела с тремя насечками. Ее из чума в чум охотники незаметно носили. Принесут и оставят. А дальше уже другие несут. Стрела как стрела. Враг и не догадается. В несколько дней все уже на ногах, все в месте условленном.
— Это тоже тебе Ганалчи рассказывал?
— Да.
Сколько же унес он с собой, этот Ганалчи, сколько человеческого, чистого, мудрого! Нет, не унес, оставил свое щедрое сердце, свой ясный ум маленькому, очень маленькому лесному роду Почогиров. И долго еще жить ему в зеленых просторах тайги, помогать людям памятью о себе, словом, путиком, всем, что оставил на земле Стрелок из лука…
Писенец-камень громадной скалой навис на противоположной стороне реки. Издали кажется, что кто-то нарочно выложил берег громадными, чуть пообтесанными блоками. Стены крепости видятся — совершенство фортификационной науки. Природа так разумно и аккуратно ваяла тут камень, что по извечной самолюбивой уверенности хочется отдать не ей предпочтение, а рукам человека. Но это всего лишь воображение. Писенец — естественные выходы пород. Темные трещины прошли по гигантским «кирпичам» известняка ли, песчаника ли, гипса — отсюда и не различишь. Кое-где стена чуть припухла змеистыми, а иной раз прямыми жгутами, от них поползли в разные стороны трещины поменьше. Это живая сила корней сосен, что вызолотили и вызеленили вершину скалы, крушит и дробит камень.
