Макар Владимирович протянул профессору маленькую трубку. На ней едва-едва угадывался некогда глубокий резной узор. Руки охотников отполировали ее, но она стала от этого еще красивей.
— Что же мне подарить тебе, отец? — Александр Александрович стал шарить по карманам.
Старик остановил его:
— Не надо. Я ничего не возьму туда с собою. Человек приходит на землю без ничего. Без ничего он должен уйти, все, что приобрел на земле, должен отдать людям.
Ганалчи выписался из клиники. В его дорожном турсуке много разных диковинных для городского человека вещей. Мягкие новые меховые чулки, чикульмы, расшитые бисером, эвенкийские солнца — орнамент из цветных круглых кусочков кожи, вачаги — рукавицы, отороченные лисьим мехом, ножи в берестяных плетеных чехлах. Все это было новым, словно бы специально приготовленным перед отъездом. Так оно и было. Ганалчи знал, что вернется в тайгу, и каждого, с кем познакомился в клинике, он одарил наивной, но такой прекрасной памятью о себе…
Он вернулся в тайгу, когда последний белый аргиш словно бы привел за собою широкую весеннюю ростепель. Двинулись снега, хлынула вода, скатываясь по склонам в распадки, забубнили, зазвенели ручьи, кинулись к малым речкам, а те, мигом набрав силы, понесли остро пахнущую весною воду к Авлакан-реке. Разлилась Авлакан-река по долам, по широким еланям, затопила по маковки низменную тайгу: куда ни глянь, волнуется-играет под солнцем веселая вода, не охватить глазом.
Играй, смейся, Авлакан-река! Труби на весь мир гимн жизни, труби весну!
В мае пошел лед. Как исстари повелось, везде на всем долгом пути Авлакан-реки выходили на берег люди. Дети весело бегали у самой воды. Кричали радостно. Взрослые судачили меж собой, провожая взглядами торжественный и шумный парад природы. Старики выползли на береговой свалок, грелись на солнышке в тяжелых зимних шубах, откашливались как-то уж очень бодро, подслеповато щурились, пряча старые глаза от безудержного света. Гогот стоит на реке, крик.
Лед идет — елки-моталки!
Все село, вся Инаригда на берегу, вся семья, большая семья Почогиров. Макар Владимирович сидит на старой, вошедшей глубоко в землю колодине. Рядом Петр Владимирович и Егор Владимирович — братья.
— Видишь, Петра, льды идут?
— Вижу, Макар. Все вижу. Как раньше?
— Как раньше, паря.
— А ты, Егор, видишь?
— Плохо, паря, совсем кудой глаза стал.
— Лед проводим, меня провожать будем, — говорит твердо Макар Владимирович.
— Собрался, паря?
