Сели завтракать, насторожился Тренька. Услышал приближающийся конский топот. Сперва не поверил. Подумал: чудится со страху. Ан топот отчетливее, ближе. Вскочил Тренька.
- Едут! - закричал смятенно. Во двор кинулся.
Схорониться бы надо, а где - неведомо... В погреб? Глядь, один из конных, спешившись, уже отворяет ворота. Как был в одной рубашке, сиганул Тренька через плетень в огород, а из огорода в иоле да прямиком к лесу. Ветки но лицу хлещут, сучья за рубашку хватают, дерут ветхую холстину в клочья. А Тренька летит, ровно заяц из-под борзой. В чащобу забирает, где не достать его конем.
Все кончается на свете. Кончились и Тренькины силы. Замедлил он бег. Потом и вовсе остановился. Дух перевел. Огляделся. Тихо вокруг, только птахи по времени утреннему в отдалении посвистывают на разные голоса. Близких, видать, распугал. Ни копыт конских, ни людского разговору.
"Удрал!" - с облегчением подумал. Повеселел даже.
Только ненадолго. Рваная рубаха по осени поздней нешто одежа?
И опять же: от людей царских спасся, а теперь куда?
Встала перед Тренькой задача не всякому взрослому мужику по разумению. Домой пути нет. В жилую деревню - все одно дознаются и поймают. В лесу оставаться - тоже погибель чистая от холода и голода.
Присел Тренька возле поваленного дерева, в комок сжался. Понимает: пропал ноне вовсе. И помощи ждать неоткуда. От мысли такой невыносимо сделалось. Заскулил по-щенячьи Тренька жалобно и протяжно. И вдруг замер. Рядом будто тявкнул кто-то в ответ. Голову вскинул. Перед ним - Урван, хвостом радостно виляет, повизгивает счастливо. Как же, друга в беде не оставил, нашел!
Заревел Тренька:
- Урванушка, что-о с нами будет-то теперь...
Собачью теплую лохматую шею руками обхватил.
А пес прыгает подле Треньки, хвостом машет, зовет куда-то.
- Глупый, - сказал Тренька, - домой хочешь и того не знаешь, что схватят нас с тобой дома-то!
А тот Треньку аж за штаны легонько зубами ухватил, тянет, просит, чтобы Тренька поверил. За ним последовал.
- Ты бы лучше послушал, не гонится ли кто, - с упреком сказал Тренька.
Урван словно понял Треньку: уши насторожил и тут же хвостом весело замахал.
И не только Урван, друг его, вовсе закоченевший, услышал голос далекий, знакомый - мамкин голос:
- Тере-ня! Тере-ня!
Через самое короткое время был Тренька одет и закутан мамкой, которая и смеялась и плакала от радости:
- Напугал-то как! Переполошил всех.
Однако возвращаться домой Тренька отказался наотрез:
