Может быть, попутный ветер иногда дул в сторону родного очага, где Севиль ждали мать и сестры, но где эта сторона, Севиль не знала, и долго теплившаяся надежда вместе с Платоном побывать на ее родине теперь угасла навсегда…
Сын подрастал, а между Платоном и Севиль пролегли тяжелые версты бездорожья. Жену с ребенком из лачуги не гнал, видно, не хотел, чтобы стали они бездомными скитальцами. Когда кончался запой, Платон уходил на лов и украдкой от Василисы оставлял на берегу под Черной скалой корзину-другую первосортной рыбы. Севиль относила скумбрию на базар в Балаклаву, продавала и возвращалась с продуктами.
Еще весной Платон увел корову: Марфе понадобились деньги «для обороту».
Севиль пугалась надвигавшейся зимы. С тоской и страхом глядела на босоногого, похудевшего сынишку в чиненом-перечиненном отрепье. И она пришла, эта лютая зима, какой здесь еще не знали. На дворе снег, вьюга, а Севиль нечем разжечь очаг. И не то что куска хлеба, даже сушеной рыбешки в доме нет…
Сашкина крестная, вдова Анфиса, несмотря на свою крайнюю бедность, не дала Севиль и мальчонке пропасть. Она забрала их к себе.
Когда Саша был поменьше, он со всех ног мчался встречать папаню, пригонявшего шаланду, полную живого трепетного серебра. Теперь мальчик даже не спрашивал мать, почему она никогда не выходит к лодке, а только Марфа и ее дочка с радостным визгом вытряхивают из отцовских сетей рыбу в свои огромные круглые плетеные корзины.
Радовался прежде Саша возвращению папани из Севастополя.
— Эй, на лодке! — ликующе размахивал он картузиком. — Го-го-го-го!
— Ну, как, Саша, живешь-можешь? — кричит бывало в ответ Платон. — На вот, держи! — и бросал с лодки золотисто-смуглую душистую дыню, а следом тяжелый арбуз. Это для Сашки и матери, а сам высаживался на берегу возле монополии, где его поджидала красавица Василиса. Для нее под кормой были припрятаны еще не такие дыни и арбузы.
Однажды Саша видел, как отец привез большую корзину янтарного винограда. Он хотел дать сыну полакомиться, но Василиса так глянула, что папаня оробел и только сунул мальчишке в картуз пару помидорчиков и несколько огурцов.
— Жадная! — насупив густые черные брови, сказал Саша, а потом добавил, как всегда говорила крестная, если разговор заходил о кабацкой Ваське: — Блудливая кошка!
Василиса крепко огрела Сашу по уху, отобрала все, что было в картузике, и пригрозила:
— Только подойди к лодке — так изукрашу, что и мать-змея тебя не признает!
