— Товарищ Любченко уже заранее знал, где тайник? — спросил Петро.
— А как же? Знал.
— Почему же шхуне дали выйти в море?
— Хотя у белогвардейцев все очень топко стряпалось, но и наши не лыком шиты. Александр Кремнев под видом плотника проник на шхуну. В общем, наши с этих гадов глаз не спускали. Важно было всех схватить за жабры. А где? Ясно, когда выйдут в море. Короче, не уползли белогвардейские гады в Турцию к Врангелю.
— Ты для писателя, Ильич, истинный клад, — серьезно сказал Кремнев. — Сохранились у тебя какие-нибудь фотографии, письма?
В ответ старик пожал плечами, а затем тяжело выдохнул:
— Когда меня в тридцать седьмом… Эх, все забрали, все погибло! А рассказать многое смогу. Так что жду, адрес у вас теперь есть.
Дважды приходил ялик и оба раза отчаливал на Корабельную сторону без Ильича и его внука. Они отплыли только тогда, когда катер, увозивший Кремнева и Петра, скрылся из виду.
Возвратившись из Севастополя, Кремнев подробно рассказал Петру все, что знал о Платоне Кондре, турчанке Севиль и дочери кабатчицы Василисе, поселив в душу молодого писателя целый мир страстей, добра и зла. С тех пор тот не давал покоя Евгению Николаевичу: съездим да съездим. И вот, наконец, они сошли на берег, где некогда разыгралась невыдуманная трагедия.
Лодка причалила к песчаной отмели. Неподалеку громоздилась, нависая друг над другом, утесы и скалы, и среди них возвышалась одна, почти совершенно черная.
— Там, под Черной скалой, они жили, — указал Кремнев.
— Лодку здесь оставим? — спросил Петро.
— Можно.
«Жив ли кто-нибудь, лично знавший Платона Кондру? — думал Петро. — Ведь все было так давно… Дважды пронесся смерч войны над этим краем».
Они подошли к домику, по всему видно, недавно отстроенному, без палисадника. Петро вдруг весь встрепенулся, увидев старика, чинившего рыбачьи снасти. То ли старик был туговат на ухо, то ли погружен в какие-то думы, но не расслышал обращенного к нему приветствия.
— Бог в помощь, дедушка! — осторожно коснулся его плеча Кремнев.
— Спасибо, — поднял голову старик, похожий на тех репинских усатых запорожцев, которые пишут письмо турецкому султану. Он оказался словоохотливым. Да, конечно, он здесь корнями врос. И прадед, и дед, и вся родня из этого поселка. Только стоял-то он вон там, подальше от этого проклятого места, — метнул он полный ужаса взгляд на Черную скалу. — Маркуша, сын мой, так он ни бога, ни чертей не боится, вот тут отстроился, а место тут…
