— Куда от него денешься, внук! — нахмурил брови старый матрос. — Боже ж ты мой, какой трусишка. Хорошо, что отец в море ушел, не видит, как его чадо краба испугалось.
— Да-а, знаешь как больно, если за палец клешней, — обиделся мальчуган.
— Что же мы тут на солнцепеке стоим, — спохватился Ильич. — Поехали ко мне на Корабельную.
— Через сорок минут отходит последний катер, — с сожалением сказал Кремнев. — Заскочим уже в другой раз. Я адрес запишу.
Они прошлись по бульвару и сели в тени акации. Закурили.
Лихолетье минувшей войны Свирид Ильич по заданию партии провел в крымском подполье. Многое довелось вынести, пережить, но и сделал для Родины, для победы немало. К старым боевым орденам прибавился еще один — Красной Звезды. Только не заживала в душе матроса-чекиста тяжелая рана. Не то его терзало, что в тридцать седьмом году его арестовали. Впоследствии разобрались, освободили, восстановили в партии. Мучило, не давало покоя другое: невосстановимая гибель Александра Кремнева, близкого друга, товарища по борьбе, настоящего большевика.
— Дедушка, смотри, смотри, я уже не дрейфлю краба держать! — подбежал сияющий мальчонка. — Вишь, усищами как шевелит!..
А дед рукавом вышитой украинской сорочки поспешно смахнул со своей щеки слезу и хрипловатым голосом сказал:
— Ну, теперь ты настоящий моряк! Поиграй возле клумбы, Сашок.
Мальчик погнался за большой яркой бабочкой.
— Понимаешь, брат, не вяжется одно с другим, — тяжело выдохнул Ильич. — Можем мы друг другу все сказать?
— Должны.
— То была чья-то большая ошибка… ошибка и вина. Александр Кремнев умер коммунистом, и ты, Женька, не верь, не верь, что твой дядя враг народа. За народ Сашко сколько лет каторги прошел, сражался с интервентами… если бы тогда Ян не застрелился… э, да что я говорю? На другой же день все газеты затрубили: Ян Гамарник — враг народа! И пошло, и пошло… каждую ночь — то одного, то другого забирали. Сашко… Такого человека расстрелять!..
— Я никогда не сомневался в чистоте его революционной совести. Знаю, что погиб он, кем-то оклеветанный, — острая горечь и душевная боль звучали в голосе Кремнева.
Так Петро впервые услышал о событиях тридцать седьмого года. Это смутило и озадачило, даже расстроило молодого человека. Как же так? Кремнев ему никогда ничего не рассказывал, а ведь секретов между ними, казалось, не было. В эти минуты Петро еще не знал, что будет долго, по крупицам собирать ценные россыпи жизни Александра Кремнева.
