— Как твои подчиненные, привыкли к новому директору?
— Враждуем. — Межов выпил молоко, с интересом поглядел на картошку: он крепко проголодался. — Сегодня проводил наряд, и опять то же: я по одну сторону, они — по другую.
— Не привыкли. С новым классом у меня бывает похожее. Я учеников стараюсь узнать, они — меня, вот и получается что-то вроде борьбы.
— Но меня-то специалисты знают.
— Они знали тебя как агронома, как товарища, а теперь ты стал начальством.
— Человек-то один. И потом, разве узнавание предполагает борьбу?
— В какой-то степени. — Елена Павловна сняла шипящую сковородку, помешала картошку ножом и подала на стол. — Ешь, и спать, скоро двенадцать, полуночник.
— А я считал, что понимание приятно для обеих сторон.
— Понимание — да, но это конечный итог, а пока люди не поняли, не узнали, происходит своеобразная борьба или, если хочешь, трудная работа, трудный процесс узнавания. Люди есть люди, они живут больше так, как заведено, как им легче. Вот по работе они подчинены вышестоящему лицу, и они признают необходимость этого подчинения, у них сложился какой-то стереотип директора. Тебя меряют сейчас этим стереотипом.
— Мудрая ты у меня, мама, чуткая и мудрая. И картошку вкусную готовишь.
— Я не так поняла тебя, Сережа? Или ты не согласен?
— Да нет, все правильно. Писем не было?
— Не было. Что-то замолчала твоя художница.
— Моя?
— Пусть наша. Только в этом тоже немного радости, один месяц в году видимся.
— А любовь, мама?
— Любовь должна помогать жизни, а вы оба мучаетесь. Какая это семья, когда ты здесь, она — там?!
— Не бросать же ей учебу?
— Не знаю, Сережа. Я бросала и за твоим отцом ездила.
Межов улыбнулся:
— Ты ездила всегда с повышением: из села в район, из района — в областной центр, из областного — в столицу. А ей сразу бухайся из столицы в село. За что?
— В районное! И потом, — Елена Павловна тоже улыбнулась, — ты уже начал расти, со временем вернешь ей родную Москву. Или не так?
— Чего не бывает. — Межов вытер полотенцем губы и встал из-за стола. — Очень вкусная у тебя картошка, спасибо.
— Ложись сразу спать, а то опять уйдешь ни свет ни заря.
— Спокойной ночи, мама. — Межов, склонившись, поцеловал мать в щеку и пошел в свою комнату.
Напрасно она тревожится за Людку, сомневается в ней. Три с лишним года прошли благополучно, пройдут и остальные два. А может, мать ревнует его к жене, как ревнуют все матери на свете?
Межов включил настольную лампу, разобрал постель, разделся и, взяв со стола газету, лег.
