– За деревней, в березняке одна могилка есть. Так богом тебя заклинаю, оставь вокруг нее хоть полгектара нетронутыми. В ней двадцать три человека лежат. Кличут ее у нас партизанской – только какие там партизаны… Бабы, детки малые да старики… Когда белогвардейцы отступали, побаловались. Младенцев за ноги да об угол… – Семен Карпович отвернулся и стал смотреть на дорогу, как бы дожидаясь кого.
– У нас по инструкции такие места трогать не разрешается, – сказал Андрей и поднялся. – Память есть память.
– Спасибо.
Андрей взял пустой котелок и спустился к речке…
Через пятнадцать минут они тронулись в путь.
Отдохнувшая лошадь пошла бойчее.
Андрею было хорошо сидеть рядом с Семеном Карповичем, он чувствовал его теплый бок, его дыхание, его силу.
Под бряканье колес задремалось…
Вдруг лошадь встала.
Андрея качнуло вперед.
Но рука Семена Карповича не дала ему свалиться.
– Гляди, волки, – зашептал Семен Карпович. – Шесть голов, едрена корень!
Андрей закрутил головой, но ничего, кроме пожелтевшей болотины да разбросанных в беспорядке кустов, не увидел.
– Где, где?
– Да вона!
– Бинокль бы сюда…
– Правее излучины, на той стороне, в лес уходят, сволочи!
Наконец и Андрей заметил, как два серых пятна мелькнули промеж редких стволов за опушкой.
– Обнаглели волчары, выводками разгуливают. Лет десять слыхать не было, а с прошлого года пошло-поехало. Зимой чуть Ваську-армяна не загрызли… – Семен Карпович зло выругался. – Куда егерь смотрит? Ему бы только водку жрать да перед начальством выплясывать.
– А я только в зоопарке волка видел. Такой худой, зачуханный.
– Надо будет Федора предупредить. Но-о, пошла, старая…
Дорога изгибалась, повторяя очертания леса.
Из-за берез надвигались насупленные сопки.
Чаще стали появляться высокие лиственницы с раскоряченными ветвями.
Пошел снег. Он как бы нехотя планировал над утомленной землей, над молчаливыми деревьями.
Андрей видел, как снежинки садились на круп лошади и таяли.
Куда только не занесет нелегкая… Вот и опять какой-то медвежий угол, и можно было бы с тоски подохнуть, если бы не дед, а вначале такой язвой показался… И на чем он держится, высох весь…
А действительно красотища, все замерло, лишь снег… Может быть, и останется в душе и в памяти только вот та склоненная береза да сипловатый голос Карповича и острый запах махры…
Как забавно лошадь шевелит ушами… Целое лето прошло, и как быстро, как сумбурно, словно и не было пашен, истомленных солнцем, и унылых болотин, словно приснилось то первое хозяйство, где по-настоящему чувствовал себя инженером… И почему у нее дергается то одно ухо, то другое…
