Любовь студента, или По всем правилам осадного искусства | страница 30
Студент достал из стола новую общую тетрадь, приготовил набор шариковых ручек, подаренных матерью, открыл форточку, чтобы проветрить комнату, а сам пошел на кухню чем-нибудь подкрепиться.
Заглянул в холодильник.
Почему раньше не тянуло писать?.. Или чем больше читаешь, тем меньше тянет к творчеству, и наоборот?..
Достал колбасу, масло, хлеб.
Если писатель скажет хоть одно доброе слово, начну копить деньги на пишущую машинку… В комиссионке их – завались…
Заварил чая покрепчке.
Для начала выдать бы страниц десять…
33
Студент просидел над раскрытой тетрадью всю ночь.
Рисовал чертиков и принцесс, каждые полчаса умывался холодной водой и снова рисовал чертиков.
Когда пришел Андрюха, то чертики перепрыгнули уже на следующую страницу.
– По небритой, мятой роже вижу, что шедевр готов!
Андрюха вошел в комнату.
– Завидую твоей работоспособности…
– Знаешь, я наконец-то понял, почему в наше время так поздно становятся писателями.
– Оттого, что поздно влюбляются?
Андрюха взял тетрадь.
– Настоящая любовь теперь посещает людей, увы, в достаточно зрелом возрасте, и исключения вроде меня только подтверждают правило…
– Я загорелся твоей идеей, устремился к листу бумаги – и вдруг подумал: о чем писать?
– Конечно, о чертях!
Андрюха положил тетрадь обратно на стол.
– Под Булгакова!
– Понимаешь, для меня не было откровением, что писатели, как бы они ни уходили от реальности, строят свое произведение на фактах своей жизни. Пережитая ими боль, испытанное ими счастье – вот неисчерпаемый источник всех эмоций… А я, очутившись перед чистым листом, вдруг осознал, что мне не о чем рассказать людям, совсем не о чем…
– А детство?
– Детство было у каждого – а мое детство вряд ли чем отличается от детства любого другого; все мы шагаем по одним ступенькам, и все это на сто рядов давно обмусолено и обкатано.
– А учеба в университете?
– Кому интересно читать о пропущенных лекциях, дурацких практиках, косноязычных преподавателях… Можно еще припомнить, как забывал платить комсомольские и профсоюзные взносы, как на субботнике грелся на солнышке, как смылся из колхоза и потом достал липовую справку…
– Стоило из-за этого страдать всю ночь! Взял бы да написал о своей бабке… Ты же мне все уши прожужжал. Какая она была хорошая, какая добрая…
– О бабке Анне я сразу подумал и, когда понял, что, в сущности, ничего о ней не знаю, опешил… Вспомнил, что муж ее бросил еще до войны, что двое детей из трех умерли, даже не знаю, от чего… Вспомнил обрывки рассказов о ее работе на швейной фабрике и в театре… И все… Осталось от нее одно это кресло, которое скоро тоже выкинут… Оказывается, я и корней-то своих не знаю… Как-то стал мать расспрашивать, а она достала старую, всю изломанную фотографию, ничего не разберешь, – говорит: это прабабушка с прадедушкой – Петр и Анастасия, а отчества уже и не помнит… Не умел я бабку слушать, все некогда было – то в футбол гоняли, то мультики смотрели.