И хотя я жалела ее, а Ак-Дирьи за злой язык часто ругала, никогда бы не сделала того, что Очи: она кинулась коршуном на Ак-Дирьи, повалила на спину и так ударила в грудь, что дыхание выбила. Потом отошла, как ни в чем не бывало, и спокойно сказала:
— Ты больше не смеешь Согдай оскорблять. За нее теперь я отвечать буду.
Ак-Дирьи сидела, выпучив глаза, хватала ртом воздух. Но когда прошло это, произнесла вдруг зло, ни к кому не обращаясь:
— Сейчас буря начнется, алчные духи будут по лесу метаться, падших, слабых, заблудших забирать. Сейчас самое время жертву им дать. Уж не для того ли Очи бережет Согдайку?
И все мы обернулись к Очи. Она же, казалось, не слышала этих слов, но что-то странное происходило с ней: лицо потемнело, будто тень легла, и жестокая маска отразилась в чертах.
— Помолчи, Дирьи! — сказала я гневно. — Или горячие угли тебя заставлю есть!
Я думала, и других возмутят эти глупые слова, но смотрю: Очи и Согдай глаза прячут. Что-то злое вокруг собиралось. Гнев меня взял:
— Что же вы молчите, как рты зашили? Или вам не дики эти слова? Очи! Согдай! В глаза посмотрите и отвечайте: задумано ли что между вами?
Словно бы в толстый войлок кричала я — не касались слова дев. Медленно, как опоенная дурманом, Согдай на меня посмотрела:
— Не задумано ничего, царевна, — сказала тихо и снова отворотилась.
— А ты что скажешь, Очи?
— В станах детей пугают, чтоб не ходили в тайгу: унесут алчные духи. Мы не дети. Я не понимаю слов Ак-Дирьи, — сказала Очи, но я слышала, что голос ее лжет, и снова гневно воскликнула:
— Забудь, Очи, о том, чтобы в мир ээ-борзы попасть! Нет у тебя сил на то, знаешь сама!
Но тут вспыхнуло у нее лицо:
— Те! Вы трусливые куропатки! Делаете все, что Камка велит, и не думаете! Только многого ли вы этим добьетесь? А я сама камка! И в советчиках не нуждаюсь!
И, так сказав, выбежала вон из пещеры, не успела я крикнуть ей в след: «Очи!»
Тяжело стало. Меня обуяла тревога. Хоть и знала, что Очишка непременно вернется, а все не могла унять беспокойства. Девы на меня смотреть избегали.
Прошло время, и Согдай вдруг сказала:
— Я волнуюсь за Очи. Пойду поищу ее.
— Очишка не дура, сидит где-нибудь рядом, нас слушает и смеется, — сказала Ильдаза. — Сама вернется.
— Нет, я волнуюсь. Там буря, — упрямо ответила Согдай и поднялась, чтобы идти.
— Не ходи одна, — я сказала. — Пойдите с Ильдазой вдвоем.
И, как ни упрямилась Ильдаза, ослушаться побоялась: ушли вместе. Совсем тяжело в пещере стало. Я к огню ближе села и стала резать по кости, чтобы хоть как-то от тревоги отвлечься.
