В один из майских дней, воспользовавшись всеобщей неразберихой, он перешел в западный сектор, находившийся под контролем американцев. В то время многие немцы потеряли во время бомбежек и дома, и документы, поэтому временное удостоверение личности он себе выправил легко. Но русских в городе было слишком много. Надо было исчезнуть из Берлина. Он и исчез, уехал подальше от столицы, на Запад, в маленький городок под Кельном, где стал жить незаметно и тихо, как обычный немецкий обыватель. Словом, началась его третья жизнь, так не похожая на две предыдущие: в довоенном Ленинграде и в немецком плену.
Мужчин в городке после войны осталось совсем мало, и на Карла Ивановича теперь откровенно заглядывались симпатичные офицерские вдовушки. Свободный мужчина, к тому же не калека — о, их осталось в городке не так много! Вскоре он женился на темненькой Урзуле Хоффнер, слегка напоминавшей Марту Петровну. О себе он ей почти не рассказывал, да жена и не спрашивала. Карл Иванович придумал легенду, будто остался в Германии еще до войны, чтобы избежать сталинских лагерей. Однако, мол, все эти годы отсидел в немецком лагере как дезертир, потому и остался жив. Урзула и сама не жаловала войну, отнявшую у нее мужа, поэтому Карла ни за что не осуждала. Наоборот, боялась сглазить свое нежданное позднее женское счастье.
Муж Урзулы погиб в Крыму, и у нее остался маленький домик с палисадником. А еще — крошечная мастерская по мелкому ремонту обуви. Карл Иванович научился прибивать набойки, помогал жене вести дела в мастерской, работал в садике. Словом, многие фрау в их городке стали завидовать «фрау набойщице», хотя она и осталась на всем свете с мужем вдвоем: сын Урзулы погиб под бомбежкой, а заводить общих детей было уже поздновато.
Третья жизнь Карла Шмидта оказалась неожиданно длинной. Он на такой срок у Бога, как говорится, никогда и не подписывался. В юности Карлу казалось, что шестьдесят — это глубокая старость. Еще перед войной он считал себя довольно пожилым человеком, переступившим порог сорокалетия. Выработал степенную профессорскую походку, завел бородку и очки. Стеснялся, что у него так поздно родилась младшая дочь — Изольда. Шутил в то время по поводу своих «старческих недугов» — больной печени и остеохондроза. Однако размеренная послевоенная жизнь, работа в саду, питание, улучшавшееся с каждым годом, поправили его здоровье. Он словно законсервировался. Глядя на себя в зеркало, профессор Шмидт с изумлением узнавал в себе все того же, довоенного, с бородкой — только совсем седого мужчину. В общем, Карлу Ивановичу удалось дожить до восьмидесятых годов прошлого века и уйти в мир иной в возрасте далеко за восемьдесят, пережив жену и многих ровесников в своем городке.
