Он, конечно, понимал, что узнавать что-либо о той, первой его жизни было небезопасно — прежде всего для тех, кто был ему когда-то дорог. Но постепенно, шаг за шагом, особенно с началом перестройки, Карл Иванович осмелел. Внутри у него словно щелкнул таймер: пора! Сейчас или никогда. Уже по телевизору велись разговоры о том, что Берлинская стена скоро будет сломана. Затем ввели облегченный режим поездок к родственникам в ГДР и от восточногерманских родичей на Запад. Вскоре в Германию зачастил Михаил Горбачев. Потом и вправду Стена пала, и вслед за всеобщей эйфорией на немцев — как западных, так и восточных — свалилось множество неведомых им прежде проблем. И тогда герр Шмидт начал осторожно, через третьи руки, через «знакомых его знакомых», приезжавших в Кельн и Мюнхен на научные конференции из России, наводить справки о двух своих семьях, оставшихся в Ленинграде.
Ему рассказали, что Марта Петровна умерла от истощения, не пережив блокаду. Сын скончался от дифтерии сразу после войны, а старшая дочь осталась на Украине, куда была эвакуирована с институтом, и следы ее затерялись. Зато Изольда до сих пор живет в Петербурге, успешно работает, родила двух дочерей, его внучек: одна уже совсем взрослая, а вторая пока школьница.
Получив такую информацию, свалившуюся на него внезапно, как когда-то страстная любовь к Ольге, Карл Иванович два дня не выходил из дома. Соседи, обеспокоившись, даже вызвали ему доктора. Но к счастью, оказалось, что он для своего возраста вполне здоров, просто взял у жизни тайм-аут для размышлений.
Через два дня господин Шмидт сошел с крыльца с папкой под мышкой. И направился прямиком в гости к своим давним приятелям — супругам Мюнхам.
Рюдигер и Бербела Мюнхи жили неподалеку и были, пожалуй, единственным в городке семейством, с которым он мог общаться так же душевно и часто, как когда-то с друзьями в России. Только они одни во всей Германии знали его историю — без купюр и оговорок — и потрясение хранили эту тайну много лет. Карл чувствовал: они никогда не сообщат о странном соседе и его истории в полицию, как принято делать в Германии. Они дорожат общением с ним. Еще бы: ничего даже отдаленно похожего на историю жизни «их дорогого Карла» Мюнхи не читали даже в романах.
— Карл, здравствуй! Мы рады тебе, — преувеличенно радостно приветствовала его Бербела, стараясь скрыть недоумение. В тот день Карл пришел без звонка и не ко времени, что в Германии совершенно немыслимо.
