В тот год Лиза работала лаборанткой в школе и училась заочно в техникуме. Иногда задерживалась на работе допоздна, там заниматься лучше, никто не мешает, сидишь в пустом классе, окно во двор открыто, тополем пахнет… Потом слышно — машина. И — фары прямо в окно. Это, значит, Анатолий приехал на своем самосвале. В хорошую-то погоду он чаще любил пешком. Весной в Ветрове по вечерам светло, в палисадниках сирень, небо высокое. До дому шли не торопясь, поднимались на холм, где собор, а оттуда далеко-далеко видно, весь город, и реку, и канал, и поля на той стороне… Лиза в такие вечера совсем не чувствовала себя несчастливой, наоборот, думала: может, все будет теперь хорошо, родится ребенок, да и муж у нее все-таки не хуже, чем у других, — высокий, сильный, не обижает… Правда, если послушать бабушку, как они с дедом друг друга любили, то все должно быть не так. Но ведь известно же: что давно прошло, всегда потом кажется лучше, чем было… И специальное название для этого есть: «бабушкины сказки», а если такого требовать, то нигде приличной семьи не найдешь. Теперь по-другому люди живут, и сами стали другие, не пьет мужик запоем, не дает рукам воли и деньги приносит в дом, вот уже и семейное счастье. А чтоб дух захватывало да ноги подламывались от того только, что увидела его в конце улицы, как он домой с работы идет, этого и вовсе не представить, чудеса какие-то. Бабушка, конечно, уверена, будто у них с дедом всегда было только так, и если бы не это, она бы ни за что не выжила. Потом, на Урале, говорит, память ее спасла. Память, а еще вера. Ну и добрые люди, конечно. Про Лизиного Анатолия, когда тот перестал пить, тоже говорила по-хорошему. И Лиза очень надеялась, что после рождения ребенка все окончательно наладится. И к мужу она привыкнет… вот только, если бы жить отдельно от матери… Но где? У Анатолия до женитьбы койка была в общежитии, сам он приезжий, из Котласа.
В тот последний день, когда мать принесла две бутылки и стала уговаривать зятя с ней вместе поужинать, Лиза собралась из дома. Не то что обиделась, зачем муж опять поддался, просто нужно было к подруге, вместе занимались. А Толя как раз пить с матерью не хотел, отказывался. Прямо так и сказал при Лизе: «Ты, Зина, не сердись, я поем, спасибо, а этого не надо, мне — Лизку провожать, она торопится, а на улице дождь, скользко. Упадет, сама знаешь, что может быть».
Мать такой подняла крик. Слезы горохом, мат на весь дом. Схватила его за рукав, повисла. Лиза — скорей одеваться и убежала. Быстро шла, чтоб не догнали, пускай помирятся, а то видеть невмоготу. Мать последнее время на них с Анатолием кидается, как зверь. На Лизу — что ленивая стала, неуклюжая. «Уродина брюхатая»— это еще самое лучшее название, а Тольке и вообще любое лыко в строку: что ни сказал, ни сделал, все не так: «бабья тряпка» да «сопля на дороге». Еле дошла тогда Лиза до Натальи, глина вся под дождем размокла, ноги едут в разные стороны, резиновые сапоги по пуду каждый.
