И в то же мгновенье похолодевший от ужаса Петрик чувствует, как что-то, царапаясь, побежало по его спине.
Душераздирающий вопль огласил двор.
— Ма-а-а — ма-а-а!
Не зря говорят, трусость заразительна. Стоило только Даньку-пирату выскочить за ворота, как вся его команда бросилась врассыпную.
Франек возликовал. Торжествующе потрясая кулаками, он громко запел:
У труса в глазах двоится,
Трус своего хвоста боится!
Мироська оказался нахальнее всех: отбежав на сравнительно безопасную дистанцию, правда, далеко не воинственным тоном он принялся дразнить Петрика:
Лева-колова,
Дай молока!
Сколько стоит?
Два глоша!
Но нашим друзьям сейчас не до него. Они торопились изловить «скрр-рапиёна», который ползал по спине Петрика и, как опасался Франек, мог умертвить своим ядом каждую секунду.
— Виват! Не бойся, Петрик, — вскрикнул сам не свой от радости Франек, хватая под рубашкой друга иссиня-чёрного большущего жука, грозно шевелящего длинными усищами. — Вот, гляди, самый обнаковенный навозный жук.
— Он не кусается?
— Нет, что ты! Оторвать ему голову?
Сердце не камень. Петрик великодушно отпускает жука.
Глава седьмая. «Заказчики» дяди Тараса
Встретив на пороге растрёпанного Петрика с компрессом в одной руке, а другой поддерживающего штаны, тётя Марина изумлённо воскликнула:
— Ох, горюшко наше! Кто это тебя так? С кем это ты воевал?
— Они все убежали… — и, больше для самоуспокоения, добавил: — Мы с Франеком им надавали хорошенько!
— Снимай штанишки, я лямки пришью, — огорчённо качает головой тётя Марина.
Петрику стыдно стоять перед тётей Мариной без штанов, но он не знает, как это объяснить. А тут ещё затихшая было в пылу сражения боль внезапно напомнила о себе с такой силой, что всё пережитое показалось просто ничем.
— Хны-ы…
— Снимай, снимай, — приказывает тётя Марина. — И умойся.
Приходится подчиниться.
— Мама так старалась, шила ему штанишки, все пальцы поколола при этой лампе, а он… — упрекает тётя Марина. — Ещё раз узнаю, что ты дерёшься с мальчишками, полицию позову. Слышишь?
Петрик боится полицаев. На всякий случай он осведомляется о своей верной защитнице:
— Хны-ы… А где мама?
— Где ей, бедолахе, быть? Ходит, работу ищет, чтобы кормить такого разбойника.
«Нет, мама не скоро придёт, — думает Петрик, захлёбываясь слезами. — Будто нельзя ей искать эту работу где-то поближе, возле дома… А то уходит утром и возвращается, когда уже темно… А я, несчастный, весь день во дворе или на улице…»
Тётя Марина долго сердиться не умеет. Она осторожно обмывает Петрику лицо, утирает его полотенцем и ласково говорит:
