Вернувшись домой, он прежде всего заглянул в маленькую комнатку сзади кухни. Блаженствующая сладко спала со счастливой улыбкой на устах и с запиской на переднике.
Здесь также представлялась возможность подлости. Он мог вытолкнуть ее за дверь. Но критически осмотрев ее, он прикинул, что в ней около двенадцати тонн. Он не был атлетом. Его вычисления прервались зевком, он потушил свет и совершенно сонный мирно отправился в постель.
Блаженствующая исполнила письменное приказание своего господина. Он не видел ее больше. Она собрала свои вещи и тихо исчезла, унося с собой и свою головную боль, и дюжину золотых чайных ложек вместо жалованья. Квистуса разбудила какая-то неизвестная женщина. Она же приготовила ему завтрак. На его вопрос, может ли готовить горячие полдники, она побледнела, но заявила, что постарается. Она пошла к ближайшему мяснику, купила за лучшую вырезку какой-то жилистой субстанции животного происхождения и, вернувшись, сделала из нее что-то безнадежное.
— Я оставлю это вам, моя дорогая, — объявил Квистус, восхищаясь своей жестокостью. — Я позавтракаю в другом месте.
Он пошел в клуб, где не был уже много Дней. Этим посещением ознаменовалось его появление в свете.
Он уже наполовину покончил со своей трапезой, как какой-то проходивший джентльмен заметил его и направился к нему с протянутой рукой.
— Как я рад вас видеть, дорогой Квистус.
Он был полным, краснощеким, маленьким человеком, с большими круглыми золотыми очками, которые, казалось, также улыбались. Ублаготворенность и довольство жизнью излучались из него, как аромат из флакона с розовой эссенцией. Его фамилия была Воннакотт, он был членом совета антропологического общества. Знавший его годами Квистус изучил его херувимскую физиономию и считал его фальшивым бездельником. Тем не менее он поздоровался с ним в достаточной степени дружески.
— Нам очень вас не хватало, — говорил Воннакотт. — В обществе дела не совсем в порядке.
— Черт показал свой хвост? — зло осведомился Квистус.
— Нет, нет. Это только Гриффиртс. — Гриффиртс был вице-председателем. — Он знает свой предмет как никто, но дурак дураком на председательском месте. Мы хотим опять вас.
— Очень вам за это благодарен, — возразил Квистус, — но я думаю совсем выйти из общества и бросить антропологию. Свои коллекции подарю какому-нибудь дому умалишенных.
Воннакотт, смеясь, присел к соседнему с Квистусом столику.
— Почему? Отчего?
— Мы знаем, как первобытный человек разных эпох боролся со своими врагами, варил свою пищу и украшал или безобразил себя, но мы ничего не знаем о деятельности его злого разума.
