— Тогда, может они откажутся нам помочь?
— Увидим. Пошлю лучших мужей к князю древлян Ходоту — что он скажет. И к северянскому князю Гордомыслу…
— Это надо сделать как можно быстрее, дядя, а то боюсь, как бы не было поздно, — заспешил Кий.
Сегодня и пошлю. А вот какой ответ будет и смогут ли князья прибыть, если проявят согласие, того я не ведаю. Будем надеяться еще они проявят рассудительность и выступят без задержки в поход. И прибудут ко мне раньше, чем Ернак нападет на полян.
— Сколько же это времени займет?
— Недель три или четыре.
— Недель три или четыре! Так много! — воскликнул смущенно Кий. — Но Ернак не будет ждать! Идет речь о неделе или две. Если за это время не нападет, то, по-видимому, он вообще оставит такое намерение или и не имел его совсем.
— Не горячись! — остудил запал юноши рассудительный дядя Межамир. — Намерений Ернака, судя по твоему рассказу, не знает никто. Дросто мы должны готовиться к наихудшему. А в таком деле трезвый ум — это в первую очередь! Запомни себе это!.. Вот тебе хочется, чтобы Ходота и Гордомысл прибыли с войском за неделю. Ты бы даже хотел, чтобы завтра!.. А подумал, как это сделать? Нет?… Мои гонцы будут добираться до них три, а то и четыре дня, да и неизвестно, дома ли князья, или в отъезде. Потом, пока соберется вече, пока лучшие мужья посоветуются. Конечно! Без этого нельзя… На это уйдет не менее недели, если не больше. А собрать рать? Припасы? Дойти пешком или доплыть на лодках к нам, а потом в Рось?… На все это надо немало времени… Нет, раньше как за месяц полянам помощи не дождаться!
— Жаль!
— Однако, если уже древляне и северяне придут, то, думаю, Ернаку не просто будет бороться с объединенными силами наших племен! Вот тогда нам нужна будет умная голова! У Божедара была когда-то, но с годами и разум, и сила прочь испарились!
— Испарились, — согласился Кий.
— Поэтому и нам стоило бы собрать вече старейшин да и решить, кого бы поставить князем или хотя бы воеводой над полянами!
Селяне с тревогой прислушивались к их разговору. Ни Кий, ни Межамир не скрывали от родовичей свои слова и мысли. Род единый, все крепко связаны кровными узами и всем укладом жизни. Горе роду — горе каждому родовичу отдельно! Поэтому надо знать, что им угрожает! Каждый муж-воин может и имеет право присутствовать на вече и сказать на нем свое слово.
Этот неожиданный разговор, бесспорно, не вече. Но то, о чем здесь говорилось, было такое важное, так близко задевало за живое, что каждый понимал его значение. Речь шла о свободе или рабстве, о жизни или смерти всего племени. Поэтому селяне-родовичи, выслушав и Кия, и Межамира зашумели:
