повторяет:
«Аллилуйя!»
О
народ Америки,
мой
род — от тебя,
я
иду за тобой
и
твержу для
тебя:
«Аллилуйя!»
Сколько
людей
на
улицах,
все
они и кричат,
и
поют, и молчат
об
одном:
«Аллилуйя!»
Люди,
люди,
их
много,
голодных
и сытых,
и
все они
повторяют
одно:
«Аллилуйя!»
Я
шагаю по миру,
по
бескрайнему
миру.
Кто
в пути
остановит
меня?
В
каждом шаге
моем:
«Аллилуйя!»
Пусть
черна моя кожа,
но
суп я варю,
как
и ты,
и
дышу тем же
воздухом,
что
и ты,
моя
белая сестра
из Америки
и
белая сестра
из Европы:
та
же вера у нас,
то
же платье,
и
вино из такой
же грозди.
Скажем
вместе с тобой:
«Аллилуйя!»
Сколько
будет народу
на
улицах,
на
площадях,
когда
выйдут все,
как
один,
и
как гром прогремит:
«Аллилуйя!»
Ильдефонсо
Переда Вальдес
НЕВОЛЬНИЧИЙ
КОРАБЛЬ
Как
чёрный призрак
грозовых ночей,
взрезая
килем неподвижность
вод,
в
предчувствии
грядущих грабежей
невольничий
корабль скользит
вперёд.
Невольничий
корабль собрал
под паруса
холодные
ножи и чёрствые
сердца.
Деревни
негров спят
во тьме тяжёлой,
насыщенной
дыханием и
дрожью.
Вдруг
в тишине, густой
и напряжённой,
заметил
часовой корабль
пиратский,
зловещий
призрак, словно
кара божья,
идёт
для истребленья
чёрной расы.
На
воле негры
надевали бусы
и
украшали волосы
цветами!
Теперь
ярмо наденут
им на шеи,
приставят
к ним надсмотрщиков
угрюмых
и
в тёмных трюмах
сложат
штабелями.
Не
спят пираты,
опасаясь мести;
с
востока, погасив
звезду на мачте,
восходит
чёрная звезда,
внушая страх.
Тут
и храбрец невольно
станет трусом,
пока
корабль, гружённый
чёрным грузом,
на
мачте поднимает
чёрный флаг.
ГИТАРА НЕГРОВ
Два
негра на двух
гитарах
играют,
поют и плачут;
глаза
их наполнены
скорбью,
а
губы в улыбке
пляшут.
Ножи
зубов их блестящих
кромсают
песню на части,
и
горше крепкого
рома
настой
их тоски по
счастью.
Два
негра в тоске
по кандомбе
играют
и плачут горько,
в
их душах гремят
тамтамы,
тревожно
гремят и гулко.
И
дробь барабанная
топчет
надежду
в сердцах усталых...
Два
негра поют и
плачут,
играя
на двух гитарах...
КАНДОМБЕ
Дикие
выкрики воздух
кромсают,
с
шорохом трав
барабаны враждуют,
в
чёрной ночи
африканской
печали,
брошенной
грубо на землю
чужую.
Деды
когда-то видали
кандомбе
у
частоколов,
при факелах
красных,
и
перед нами
встаёт из преданий
и
оживает красочный
праздник.
В
пене улыбок
плывёт королева,
зонтик
цветастый
колышется
гордо,
белые
зубы сверкают
во мраке,
словно
распахнутый
рот клавикордов.
И
барабан исступлённо
стучит,
звуки
роняя, как звёзды
в ночи.
О,
колдовство
фонарей захмелевших
в
алом, клокочущем,
пёстром кольце,
