а
дома
в
наших жалких
очагах,
в
глазах детей,
в
желудках жён
пирует,
пляшет, и вопит,
и
плачет
ГОЛОД.
Сегодня
мы такие же
рабы:
хоть
нас не хлещут
плетью — страх
остался.
Мы
надрываемся
из-за подённой
платы,
из-за
денег,
из-за
жадности пронырливых
дельцов,
из-за
того, что наши
братья,
прошитые
свинцом,
на
эту землю замертво
упали,
и
в эту землю,
мёртвые, легли.
Мы
раньше пели
после жатвы
тростника
и
голодали перед
жатвой,
теперь
мы знаем, что
и жатва не для
нас:
мы
дохнем с голоду
и
в пору жатвы.
Мы
перед жатвой
— жалкие рабы
и
после жатвы
— жалкие рабы!
3
Прошли
века,
а
мой народ, как
прежде,
жуёт
изглоданную
жвачку нищеты.
Но
хватит!
Скоро
все, что нас
калечит,
что
страхом застилает
нам глаза,
всё
рухнет!
Всех
идолов, придуманных
нарочно,
чтобы
держать нас
в постоянном
страхе,
мы
вышвырнем
вот
этими руками,
мы
вырвем прочь,
как
сорную траву.
Я
верю:
скоро
мы увидим,
как
вспыхнут наши
вшивые бараки,
как
сдохнут все
надсмотрщики
на свете,—
их
речи смолкнут,
и
погаснут взгляды
их,
разящие,
как плети!
Хосе Сакариас
Тальет
РУМБА
Мама,
ты слышишь
маримбу и бонгó?
Мабимба,
мабомба, мабомба
и бомбó!
Как
танцует румбу
чёрная Томаса!
Как
танцует румбу
Че Энкарнасьон!
Поворот
— направо, поворот
— налево,
так
танцует румбу
Че Энкарнасьон:
бьёт
себя по пяткам,
бьёт себя по
ляжкам,
сил
он не жалеет,
танцем увлечён.
Чаки,
чаки, чаки, чараки!
Чаки,
чаки, чаки, чараки!
Мощно
крутит телом
девочка Томаса,
будто
вкруг какой-то
неподвижной
оси
буря
крутит флюгер
румбе в унисон,
чтобы
в бездну румбы,
брошенный с
размаху,
ринулся
в атаку Че
Энкарнасьон.
Куклой
на верёвке —
в судороге
руки,
плечи
исступлённо
выгнуты назад,
трепетно
сгибая аркою
колени,
прямо
на Томасу наступает
он.
—
Шаг меняй,
Чечé!
Шаг
меняй, Чечé!
Шаг
меняй, Чечé!
Чёрная
Томаса поднимает
локти,
и
сплетает пальцы
обнажённых
рук,
и
кладёт на них
эбеновый затылок,
и
тогда партнёр,
как выстрелом,
сражён.
Чёрная
Томаса опускает
плечи,
и
её бесстыдно
приоткрытой
грудью
ослеплён
внезапно Че
Энкарнасьон.
Чаки,
чаки, чаки, чараки!
Чаки,
чаки, чаки, чараки!
Разъярённый
негр бросается
на приступ,
стискивая
в пальцах шёлковый
платок;
он
платком коснётся
чёртовой Томасы,
он
прорвёт напором
вражеский
заслон!
Но
она опять бросает:
«Не получишь!»
И,
теряя голос
в исступлённом
вое,
пламенем
взмывает Че
Энкарнасьон.
Словно
ветром сдуло
чёрную Томасу,
и
опять партнёр
позорно побеждён,
и
опять партнёр
идёт за нею
вслед,
и
опять, услышав
яростное «нет!»,
опускает
руки Че Энкарнасьон.
Мама,
ты слышишь
маримбу и бонго?
Мабимба,
мабомба, мабомба
и бомбо!
