— Собирайте вещи.
Передача еще не закончилась, но дядя терял терпение. Всех вещей у нас были только ранцы, которые мы не открывали с самого начала каникул.
Уиль нехотя встал, не отводя глаз от экрана.
— Что же, прощайте, берегите себя, — сказала нам на прощание тетя.
Тут я впервые увидела ее глаза. С самого первого дня она ни разу не смотрела нам прямо в лицо, а если бурчала: «Это все равно что какать в чужие штаны. К чему мне заботы об этих детях?» — ее зрачки медленно вращались под полуприкрытыми веками, а мешки под глазами подрагивали.
Дядя подарил каждому из нас по тысяче вон. Уиль был так увлечен мультфильмом, что не заметил, как потерял свою банкноту. Я подобрала ее и положила ему в карман.
Наши двоюродные братья еще не вернулись с занятий тэквандо и информатикой. Будь они дома, я бы наверняка громко спросила у отца, будем ли мы теперь жить вместе — только мы, и никого больше, — в настоящем доме.
Когда мы вышли во двор, тетя зажгла лампу дневного света, и дом у нас за спиной засиял, как большой светлячок в ночи.
Мы шли с ранцами на спинах следом за нашим отцом, который нес сумку с вещами. Соседка, вышедшая выбросить золу, долго смотрела на нас. Проходя мимо нее, я гордо подняла голову, хотя сама не знала, чего хочу больше: чтобы на нас смотрели или чтобы нас никто не замечал.
В том уходе на закате солнца с ранцами за спиной, когда удлинившиеся тени легли на дорогу за нашими спинами, было что-то одинокое, как в изгнании, и напоминало сказку о людях, собравшихся в далекое путешествие. Мой отец появился без предупреждения, но мне казалось, что чей-то печальный голос уже предупреждал меня когда-то, что однажды я должна буду покинуть этот дом, и теперь я выполняла его приказ.
В конце улицы я обернулась. Дом дяди, который мы только что покинули, скрылся из виду, словно испарился.
Чем дальше мы уходили, тем более зыбкими становились воспоминания о доме. Очень скоро они растаяли — как не бывали. Ушли в небытие бесчисленные дни и вечера, лица дяди, тети и двоюродных братьев. Дядино покашливание, звук шагов, запах кимчи, пропитавший кухню, звяканье посуды… все исчезло.
Мой отец остановил такси и посадил нас в машину.
Мы проехали мимо дядиного агентства «Хэсонь», рынка, где тетя совершала ежевечерний обход, и школы, где мы учились. Двор в сумерках казался пустынным, кто-то медленно спускал с мачты национальный флаг.
Потом я перестала узнавать окрестности — мы никогда не заходили дальше школы. Такси ехало незнакомой дорогой. Уиль смотрел в окно и напевал гимн
