Не мы одни стали пленниками зимы. Братья, несмотря на каникулы, каждый день отправлялись на разные занятия, а вот дядя больше не ходил на работу в агентство по продаже недвижимости «Хэсонь». Он сидел в кресле, прикрыв ноги одеялом, и читал газеты или смотрел телевизор.
— Никто не ищет жилье в это время года; хочешь увидеть денежки — дождись конца зимы, когда хозяйки выкапывают горшки с кимчи[1], — говорил он.
— Надеешься заработать на рис и одежду, возлежа, как правитель Анака? Лучше просить милостыню, чем тратить время даром. Когда не имеешь ни гроша и ничего не умеешь делать, даешь работу ногам либо языку. Уважающий себя мужчина уходит утром и возвращается вечером, даже если заработать удается всего десять вон.
Когда тетя заводила эту песню, дядя нехотя поднимался, одевался, не слишком торопясь, и уходил. Как только братья и дядя отправлялись по делам, в доме воцарялось спокойствие. Но тетя не успокаивалась: «Бедная я, бедная! Не знаю, куда голову приклонить. До чего же надоели эти детишки Пак. Воздуха не хватает». Она выпячивала грудь и открывала все двери — так, словно и впрямь задыхалась.
Зимой тетя становилась еще неуёмней. Помыв после ужина посуду, она надевала пуховик мужа, обматывала вокруг шеи толстый шарф и отправлялась на рынок, а когда возвращалась, в сумке у нее всегда были деньги.
— Что за грязное ремесло! Люди занимают крупные суммы, а когда приходится отдавать малую толику, торгуются и злятся. Жалуются — дела, мол, идут плохо. Думают, я деньги лопатой гребу! Я возвращаю свои кровные и почему-то должна чувствовать себя виноватой, как будто краду их.
Всякий раз, возвращаясь с рынка и открывая сумку, тетя изображала уныние, но уже через секунду вываливала на стол старые мятые банкноты, от которых пахло перцем и рыбой, и складывала их в пачки и перетягивала резинками. Люди называли ее «ростовщицей».
Отец приехал за нами в самом конце зимних каникул.
Когда дверь с треском распахнулась и он появился на пороге со старой дорожной сумкой на плече и пакетом в пестрой оберточной бумаге в руке, читавший газету дядя снял очки и протер глаза, а тетя резко захлопнула пухлую амбарную книгу, куда заносила фамилии должников.
— Ну и ну! Кто это там? Калитка что, оставалась открытой?
Мы с Уилем лежали на полу и рассматривали комиксы. Вообще-то мы их просто листали, потому что и так знали наизусть, а сами слушали, как стучит под порывами ветра лист плексигласа, которым тетя закрыла окно с наружной стороны.
