Мы с Уилем перебрались к нашему дяде по отцу, чтобы в тете осталась хоть капля рассудка.
Зима миновала. Прошла весна. Кончилось лето. Осень сменилась новой зимой. Снег, дождь, ветер и солнце стерли из памяти мамино лицо. Забылись ее запавшие глаза и острый нос. Смолкли легкие вздохи и шепоты. Руки, никогда не устававшие расчесывать мои волосы — мама говорила, что они густые и очень красивые, — постепенно ушли в небытие. На лицо опустилась легкая, но непроницаемая завеса, сквозь которую просвечивали вечные, похожие на цветы, синяки. На этом лице остались только рисунки — те самые, что способны навечно отпугнуть душу от тела. Когда мне чудится знакомый запах или кажется, что кто-то зовет меня слабым, дрожащим голосом, я оборачиваюсь и вижу солнечный лучик, слышу шум ветра, различаю почти истаявшую тень. Кто чертил печальные рисунки на мамином лице?
Та ледяная зима была очень долгой и бесснежной. Погода стояла ветреная, и мы все время сидели дома. На пустыре, где обычно играли дети, ветер гонял по песку пустые пакеты и обрывки бумаги.
Чтобы кран во дворе не замерз, тетя обмотала его желтой курточкой Уиля. Но этого оказалось недостаточно, и она открутила его, чтобы вода все время текла тонкой струйкой. Наши двоюродные братья называли этот кран то «Уилем-зассыхой», то «Уилем-плаксой». Он и впрямь походил на стоящего посреди двора и день и ночь льющего слезы малыша Уиля.
Вокруг крана образовалась ледяная корка. С каждым днем она становилась все толще, а потом вода перелилась через цементный бортик, и двор превратился в каток. Было так здорово скользить по нему, но тетя посыпала лед золой. «Я и так только и делаю, что стираю, а теперь вы и вовсе будете ходить грязными, как поросята! — сокрушалась она и добавляла: — Грязь грязью, но это лучше, чем переломать кости, поскользнувшись в собственном дворе».
Кран в ванной замерз, стиральной машиной пользоваться стало невозможно. Тетя стирала белье вручную, в большом тазу, и развешивала его во дворе на веревке. Сначала от него поднимался теплый пар, но очень скоро появлялись сосульки. Тетя часто забывала снять вещи после захода солнца, и наша одежда оставалась там на всю ночь. Раскинув «руки-рукава» и подогнув «ноги-штанины», куртки и штаны раскачивались и стучали, как кости скелета. Иногда они падали на землю, и тогда мне казалось, что я слышу их причитания: «О, как холодно! Как же нам холодно!» Некоторые напоминали покойников.
