За чертой | страница 35



и толпятся одни славяне
у Византийского порога…
3.
Всем сияют усы самобытного Зевса,
золотые усы на серебряном лике,
но венчается сестра базилевса
с конунгом диким.
И удивляются чужие,
как занимаются новым блеском
мозаики святой Софии,
мраморы Артемиды Эфесской.
4.
Перуна в Днепре утешают русалки,
Златоверхого Киева нет в мире краше…
Но клекочут орлы на Калке,
Выклевывая очи княжьи…
Не сбивают волчьих шапок Бату
золотые наши ворота —
на Десятинной бурьяны растут,
в гридницах лисьего смрад помета…
Вихри прах и золу метут
в залесскую темноту
за гнилые финские болота.
5.
И там подымается,
расползается,
покоряет и покоряется,
вечно мает и вечно мается,
всем сродни и всему чужая,
благочестивая и блудная,
не то в адской смоле, не то в ладанах рая,
корявая, карежная, трудная,
неуемная,
хлопотунья и лень непробудная —
Скифия, глухая и темная.
6.
…Под дружинами Невского крякают льды,
Сергий восходит, как тихие зори…
И вот уже нет Орды,
но ханы остались на наше горе.
Хоть Иван и ломает шеи боярам,
а холопу все так же ходить по мытарствам.
Куда убежишь-то? На дно Светлояра?
В Опоньское царство?
7.
…С дикого поля — дикая воля:
«Сарынь на кичку», Жегулевы горы…
Выбегают на стрежень расшивы справные…
«Степан Тимофеич! Нет мочи боле!»
— Товарищ Разин! Д-ык что ж ето? Скоро ль? —
«Души захребетников! Режь! Бей!»
………………………………………
— Эх, погуляли и будя! —
Палач распинает на плахе Народного Вора,
глядят, как мертвые, молча люди…
«Прости, православные!» —
— Бог простит, Герой и Злодей! —
8.
И снова годов равнодушное шествие.
В благочестие, да в нечестие
уткнулись, как в душную подушку, —
не проходит снаружи ни мрак, ни свет…
…За морем телушка — полушка,
да перевозу нет…
9.
И Божьим произволением
в наказание, да в наставление,
сбывается Антихристово явление:
уставив Красную плахами —
инда заплечному тесно —
режет головы Царь пьяный,
объятый пьяными страхами,
режет бороды и кафтаны,
и очень ему лестно,
что шкипер голландский одобрит его просвещенное рвение:
кораблестроение,
руды плавление,
рейтар учение,
чинное
и спин дубинное
дубление.
Дикий, шальной, бесноватый,
вешая на прошлое всех собак,
он готов Грановитую Палату
променять на Роттердамский кабак.
Ради переулочной Европы,
вводя культуру, как чумную заразу,
всему, что в руки дается, рад —
велит коллегией именоваться приказу,
из преданных без лести холопов
учреждает «Высокий Сенат».
Всеобъемлющей, словно акулья утроба, душой
он такой —
то с пилой,
то с дудой,
академик и плотник,
мореплаватель, мастеровой,
на все руки заплечный работник,