Обыденная история, скажете вы, эта печальная история Булла. Бедняга Булл. Поматросили и бросили. Ничто не ново под солнцем, наш чувственный красный карлик уж видел все. Мы растем в болезненном предвкушении любви, романтической страсти. С самонадеянной радостью мы ощущаем уникальность своих чувств в бескрайнем эмоциональном потоке. Однако в этом и состоит чудовищная насмешка — со временем именно этот бескрайний поток начинает казаться нам утомительной галиматьей, скучной чудовищной бессмыслицей. Мы живем, оградив себя холодной стеной деланой вежливости, присущей обитателям мегаполисов: «Не спорю, ты интересный человек»; кажется, мы телепатическим лучом выхватываем товарищей по несчастью, у которых единственные в своем роде страхи и надежды и даже некая проницательность. «Но только не сегодня, пожалуйста! Отзынь!»
Итак, в свете всего вышесказанного можем ли мы винить Алана? Или, если выразиться точнее, станем ли мы утруждать себя обвинениями в его адрес? Станем ли мы сожалеть о Кришне Найполе, который, после отъезда Булла и Алана в Лондон, так и не выбрался из силка полиморфных извращений хозяина кебаб-бара в Уинкантоне? В неоновом свете морозильной камеры на плиточном полу ерзал и подрагивал трехслойный секс-бутерброд. Внизу распластался белый пудинг подружки куроеба, которая отсасывала у Алана. По ней, как горячая подливка по сливочному мороженому, растекалось вскормленное на птичьем зерне тело Тересия. Сверху, корчась в безумии и страхе, извивался и скакал на широкой греческой спине порочный доктор, больше всего походивший на сатира, кем он, очевидно, и являлся. А может, и нет. Ведь вместе с разочарованием, о котором шла речь выше, мы выбросили за борт и способность судить отношения других людей. В этом мире, где все безумны, но никто не виноват, всем отлично известно, что перст указующий рано или поздно обернется назад.
И давайте, прошу вас, без отвращения посмотрим на сцену возвращения: в понедельник вечером Алан вошел в дом с террасами, который называл своим. Конечно же, его еще мучит тревога, он еще должен сообщить о своем решении Буллу. Он понимает, что за этим последует тяжелый период, когда Булл, который все-таки вроде как журналист, раскроет свой большой рот. Но Алан знает: он в состоянии вынести все это, потому что, в сущности, он человек семейный. Смотрите, как он открывает дверь ключом, задвигает черный дипломат за вешалку в прихожей. А вот и Сесиль топает ему навстречу на пухленьких ножках. Алан сгребает ее в объятья и целует в липкую щечку. А вот и Наоми, она преданно смотрит на мужа. На плечах полотенце — она только что из ванной, от нее приятно пахнет. Они все приятно пахнут и жмутся друг к другу. Наоми решает, что теперь самое время сказать Алану, что она снова беременна.
