Вот Конрад всегда, с самого начала, имел для Билла Уэйслера и смысл, и значение. И лишь позже бывало порой, что Конрад становился "чересчур серьезным" и явно "искал скандала". Один раз такое случилось в прошлом месяце, когда они расставляли на полках изделия перед субботней ярмаркой. Конрад вдруг затеял разговор о политике и произнес нечто вроде речи; при этом он вел себя, как выступающие по телевизору, когда они вроде бы и к тебе обращаются, да только тебя не видят и не слышат. Конрад все продолжал распространяться о том, что страховые компании, рэкетиры и налоговая полиция обчищают людей как липку, а городом на самом деле правят совсем не те люди, какие нужно. "О'кей, Билл, посмотри, какие деньги вкладываются в строительство нового муниципального зала. Ты понимаешь, о чем я? А все разговоры о нефтепроводе так разговорами и остались!" Он говорил так сердито и так нудно и подробно, называл столько имен и денежных сумм, что Билл Уэйслер практически перестал его понимать, хотя знал, что должен был бы понимать его хорошо, но только ему почему-то все больше становилось не по себе, у него даже голова закружилась, и он кое-как распихивал горшки, блюда и кашпо по неструганым сосновым полкам кладовой.
Конрад служил для него связующим звеном со всем остальным миром - с компетентными, надежными заказчиками, с владельцами магазинов, с покупателями, с теми мужчинами, женщинами и детьми, которые швыряли на пляже летающие тарелки и устраивали там костры и пикники - в общем, с теми людьми, которые жили в этом мире легко, - и если бы он, Билл, потерял это связующее звено, то опять оказался бы сам по себе, не имея ни малейшей возможности выяснить, есть ли смысл в том, что думает он сам. Когда Конрад частенько (и совершенно не обидно!) восклицал: "Старик, да ты же просто сумасшедший!" - эти слова словно выпускали душу Билла на свободу, потому что Конрад никогда не смог бы сказать так, если бы действительно считал Уэйслера сумасшедшим.
Билл не мог проверить все свои мысли на миссис Хэмблтон так, как мог их проверить на Конраде; на самом деле он зачастую и поговорить-то с нею не мог как следует, не то что с Конрадом. И все же она действовала на него ободряюще, потому что он чувствовал, что он ей не безразличен, что его слова определенно имеют для нее смысл. В те дни ее ничто уже не тревожило, ей не из-за кого было волноваться; она и так прожила тяжелую жизнь, потеряла двоих сыновей, вырастила умственно отсталого внука и по-прежнему вполне успешно вела торговлю в своей бакалейной лавке. Она смотрела на Билла Уэйслера поверх кассы и спрашивала:
