— Ладно, будет тебе панцирь! — согласился Фиш. — Хватайся!
Валера нерешительно приблизился к черепахе, нагнулся, посмотрел на нее и снова выпрямился.
— Зачем ее переворачивать?
— Так сподручнее, — сказал Фиш. — Надо ей голову отрезать.
Валера поморщился.
— Черт с ним, с панцирем, я не могу, — он отошел на несколько шагов.
— Да вы что, сговорились! — воскликнул пораженный Фиш. Он посмотрел на Дракона. — Ну хоть ты помоги!
Боцман отрицательно покачал головой.
— Ну и не надо! Сам все сделаю! — он опустился на одно колено, занес нож. Лезвие блеснуло в свете прожектора. Я невольно зажмурился. Когда открыл глаза, увидел, что Фиш опустил нож.
— Ну вас всех к черту! — сказал рыбмастер и по-мальчишечьи обиженно шмыгнул носом. — Хотите отпускать — отпускайте! По палубе пронесся общий вздох облегчения.
— Крюк надо вытащить, — быстро распорядился боцман. — Только аккуратно.
Все задвигались, засуетились. Я подумал, что неплохо бы попробовать остановить кровотечение из раны, и побежал на мостик за перекисью водорода.
Трояк пребывал все в том же дремотном состоянии.
— Ну что, поймали черепаху? — вяло поинтересовался он.
— Поймали! — сказал я. — Теперь отпускаем.
— Отпускаете — это хорошо, — произнес Трояк и натянул кепку на глаза.
Фиш, сделав маленький надрез, осторожно вытащил крюк. Прежде чем черепаха спрятала голову под панцирь, я успел смазать рану перекисью. Несколько человек взялись за края панциря, на раз-два-три взгромоздили его на планшир и столкнули за борт. Раздался громкий всплеск. Все кинулись смотреть, но подвести луч прожектора ближе к борту в суматохе никто не догадался. Черепаха моментально ушла в глубину и скрылась во тьме.
— Оклемается, никуда не денется, — убежденно произнес реф Валера. И добавил: — Хороший был панцирь.
А электромеханик вздохнул:
— Не к добру это все!
Где-то в глубине комнаты капала вода. Звук падающих капель отражался от сводов потолка и усиливал ощущение пустоты. Пьер Безухов, потея и заикаясь, делал предложение надменной красавице Элен Куракиной, обнаженные плечи которой казались мраморными — это сравнение я помнил еще со школы. Во всей первой серии «Войны и мира» нет эпизода скучнее. На «Эклиптике» во время этого объяснения обычно выходили на перекур.
Однако на этот раз зрители сидели неподвижно, боясь шелохнуться, раскрыв чумазые рты от изумления и восхищения. Они ни слова не понимали в этом разговоре. Не понимали, кто такая Элен, кто такой Пьер. Не знали, кто такой Лев Толстой и где находится Россия.
