— Затрудняемся сказать, — ответил Гёц. — Во всяком случае, мы больше не несем ответственности.
— А кто же несет, герр Гёц?
Они стояли посреди кабинета, на безупречно настланном ковре — подальше от стульев, и Мак-Грегора не приглашали сесть; герр Мюлер не выпускал из рук письма, покачивался на каблуках, явно торопился по делам. На минуту Мак-Грегор забыл, кто из них Мюлер, кто Гёц.
— Мы ничего не можем обсуждать и ничего не можем сделать. Крайне сожалею, но мне нечего прибавить, — повторил Мюлер.
Мак-Грегор помолчал, подумал.
— Что ж, — сказал он. Надел пальто, протянул руку за письмом.
Герр Мюлер покачал головой:
— Думаю, письмо мы должны оставить у себя.
— Нет, — резко сказал Мак-Грегор.
— Боюсь, что должны будем…
— Это личная доверенность, — сказал Мак-Грегор. — И прошу возвратить ее мне.
— Считаю, что следует оставить письмо у нас, мистер Мак-Грегор…
Мак-Грегор выдернул у Мюлера из рук письмо.
— Вы ошибаетесь, герр Мюлер, — сказал он, чувствуя, что вся кровь бросилась ему в лицо.
Теперь, желая уйти, он ощутил в наступившей паузе, что все четверо в комнате враждебны ему. Но он решительно направился к дверям. К его удивлению, они оказались не заперты. Стеклянными коридорами он вышел на Банхофштрассе, спустился оттуда к Лиммату и остановился, чтобы успокоить нервы. Не сам инцидент так на него подействовал — он понял, что не следовало и ходить в банк.
Подлинные размеры ошибки стали ясны два часа спустя, когда к нему в отель на набережной, под курантами, звучащими, как перезвон альпийских коровьих бубенцов, явились двое в неброском штатском и, предъявив полицейские карточки с вытисненным сверху большим белым крестом, попросили Мак-Грегора пройти с ними в канцелярию — тут же по соседству, на набережной.
— Нет, — сказал Мак-Грегор, все еще гневно-напряженный. — Никуда я с вами не пойду.
— Так, так. Вы говорите по-французски или по-немецки, мистер Мак-Грегор? — спросил один.
— Нет, — солгал Мак-Грегор, зная, что лучше держаться родного языка.
— Тогда не угодно ли спуститься к управляющему отелем?
— Нет, не угодно, мосье. Никуда я с вами идти не намерен.
— В таком случае придется нам побеседовать здесь, — сказал полицейский, помедлив.
— Пожалуйста.
— Прошу вас сесть.
— Садитесь, если хотите, — сказал Мак-Грегор. — Я же предпочитаю стоя.
— Как вам угодно.
Вид у них был американцев, а выговор — швейцарцев; один вел «беседу», второй же глядел молодо, насупленно-серьезно и строго. Беседующий был рыжеволос и держался так, как если бы ему доподлинно было известно, что кроется за розыском денег.
