Вильгельм Буш, мастер лапидарной сатиры, приметил: «Кто рулит, упускает из вида дно» («Wer rudert, sieht den grund nicht»). Будучи вознесенными над простыми смертными, земные светила разного покроя и яркости поразительно быстро преображаются. «Любимый», «уважаемый» — как только его ласкательно не обволакивают — избиратель по завершении подсчета голосов на выборах и распределения мандатов деградирует в глазах «демократов» в «улицу», по которой можно ездить вдоль и поперек. А если власть авторитарная, помазанники берут ее, не процедив «спасибо», присваивают без остатка, загоняя под свою пяту, которая выдается за государство, общество. В таком государстве, что касается подданных, признается моральной только мораль послушания и смирения, венцом свободы — возможность петь хвалу властителям. Не возбраняется также славословить в адрес их чад и домочадцев.
А ведь чаще всего любому политическому благозлодеянию предшествует «уркналль», или изначальный взрыв. Большинство из нас к нему причастны. В выборах участвуем? Участвуем. Позволительно, чуть перефразируя Ф. Тютчева, пожаловаться на рок: нам не дано предугадать, как голосование наше отзовется. Во что отольется голос, отданный за претендента на власть или за партию, — во благо или слезы? Под обещания о кисельных берегах при молочных реках искатели власти берут взаймы у избирателя государство и, взяв, мнут его как скульпторы глину. Что выйдет после формовки и многократного обжига?
В общем, до совершенства и справедливости всем системам долго пахать и поля пропалывать. В России же дел в этом смысле непочатый край.
При всех сменах и переменах в моей служебной деятельности я не отлучался от германской проблематики. Не потому что дорожил репутацией специалиста в данной области. Судьба моего народа и моей семьи, понесенные ими в треклятую войну потери и пережитые лишения связали мои чувства, заботы и мысли в неразрывный узел. Можно по-разному смотреть на это, но факт остается фактом.
Без лишних слов понятно, что не всегда мне выпадала возможность серьезно влиять на формирование советских подходов к немцам и Германии. Однако жаловаться на недостаточность случаев замолвить свое слово, застолбить свою позицию тоже было бы грех. И при Сталине, и после него развивал здесь активность, порой неосторожную и даже опасную. Или кто-то посмеет утверждать, будто споры с Л. Берией, дискуссии с Н. Хрущевым, перетягивание каната с А. Громыко являлись чем-то обыденным?
