— Так ведь сам он сколько промучается? Известно, студент! А я у себя за кульманом раз-раз и готово. Вы ведь, Мария Филатовна, тоже иногда его балуете…
— Я ему мать, — строго напомнила Мария.
— Конечно, конечно, — поспешно согласилась Лизка.
— К тому же, если делаю что для него, всегда оговариваю это. Пусть кумекает: на дармовщину среди людей не проживешь. А у тебя он чертежи берет с таким видом, будто обязана ты ему, есть разница? Эх, Лизавета, Лизавета, всем-то подряд услужить ты готова! Разве можно так?
Лизка сконфузилась:
— Такая уж я…
Ну что с ней делать! Разбранить, нашлепать, как девчонку, бабу эту несуразную? Ишь ведь, заморгала как. Еще, чего доброго, разревется тут.
Не дала Мария жалости овладеть собой. Жалеть Лизку — только портить. Хотя что уж там портить-то!
— Ты сколько раз замужем была, Лизавета?
— Два…
— И оба мужа тебя бросили?
— Первый ушел от меня. А второго сама выгнала, не любила я его.
— Так уж только из-за того, что не любила? — не поверила Мария.
Изумилась Лизка:
— Разве этого мало?
Будто не слыша ее, Мария продолжала:
— И потом ты погуливала, так?
— Так…
Хоть с запинкой, а прямо ответила Лизка, не стала выкручиваться, себя выгораживать, чем и подкупила Марию.
— Ладно, дело прошлое. Ты вот что, Лизавета, сплетникам-то лучше говори, что по делу к тебе приходили, ясно? Мол, товарищи по работе. И все.
— Нет.
— Что нет?
— Кто же не знает, зачем мужчины к женщине по ночам ходят…
Мария так и обомлела. Бросила полотенце, которым протирала рюмки, и уставилась на Лизку, как на ненормальную. Бесстыдная или наивная? Все-таки, наверное, она не от мира сего. Другие, может, и не такое вытворяют, да все у них шито-крыто. А у этой душа нараспашку, за что и страдает. Известны мужья-то ее — шваль безответственная. Оттого, небось, и в разгул ударялась…
— Скажи, пожалуйста, зачем ты перед всеми открываешься, а, Лизавета?
— Я не перед всеми, — прошептала Лизка. — Я перед вами…
— А я тебе кто? Какая-такая родня?
Молчание Лизки, теребившей в замешательстве кружевную отделку у платья, распалило Марию.
— Брось портить вещь! — прикрикнула она. — Вот уже бесхитростная ты, соврать про себя и то не можешь… Ведь не ходят больше к тебе!
— Не ходят.
Лизка вскинула глаза, и Мария обнаружила с удивлением, что они у нее прозрачно чисты, густой незамутненной голубизны.
— Вот что, Лизавета, не обижайся на меня, предупредить тебя последний раз хочу. Чтобы чертежей твоих больше я у сына моего не видела! Ясно? Тебе, может, все равно перед кем подолом трясти, но он у меня — парень серьезный. Ни к чему ему на твои фигли-мигли смотреть! К тому же, возможно, женится скоро… Ты плачешь, что ли?
