Коротко вскрикивал какой-то обезумевший дрозд-полуночник.
Фары пробежали по парковой старинной ограде, выхватили из темени кусок древних ворот, а потом — колонны и дом, усадебную постройку позапрошлого века, с высоким крыльцом и стеклянными дверьми.
Машина еще не остановилась, а Валера уже распахнул дверцу и бросился к крыльцу.
За его спиной раздался требовательный гудок. Валера опешил от этого дикого в ночи звука, замахал руками:
— Ты что! Тихо! Спят же!..
— Ну, будь, — услышал он виноватый голос шофера. «Волга», будто робея, стала укатываться назад, втягиваясь в темноту аллеи.
Конечно, все уже спят. Праздник окончился. В такую позднюю ночь никто не может бодрствовать. Это немыслимо.
Валера опустился на чемодан, достал сигарету и осторожно чиркнул спичкой.
— Кто здесь? — раздался голос сверху, с крыльца.
За полуоткрытыми стеклянными дверьми был виден седой человек с всклокоченной бородой, кутавшийся в плед с длинной бахромой.
— Миша, это ты? — осторожно, в ночь снова произнес старик. — Ты, Мишенька?
Валера хотел ответить, но не смог.
Он сделал шаг, другой, потом бросился к крыльцу бегом. Пролетел по знакомым восьми ступенькам, и вот уже его лицо в дрожащих, слабых руках. Пальцы старика судорожно и нежно ощупали Валеру, и из полувсхлипа пробились слова: «Сынок…
Знал, знал, что ты тоже приедешь! Ты дрожишь? Валерик, сынок!.. Скорее теплого молока с медом! И спать…»
— Кирилл Сергеевич… Кирилл Сергеевич… — проговорил Валера, припадая мокрым лицом то к плечу, то к бороде, то к груди этого единственного на свете старика.
— Пошли, пошли в дом. Ты же простудишься! У тебя же вечные ангины, — приговаривал старик, когда они, припав друг к другу, медленно и счастливо поднимались по старой лестнице.
…Только луна преследовала Валеру в ту ночь. Она летела в чистом небе, над чистым холодом елей. Летела в спокойном и величественном полете. А может быть, то была лампа, с которой стоял старик над его кроватью, прислушиваясь — счастлив ли и глубок его детский сон?
Он проснулся от солнечной тишины большой старинной комнаты в деревянном сухом доме. Скосив глаза, увидел десятка полтора малышей в одинаковых праздничных костюмчиках, которые с опасливым предвкушением разом уставились на него.
— Проснулся… — прошелестело в комнате.
— А может, это чей-то папа? — сказал кто-то. — Может, он за кем-нибудь приехал?
— Дяденька, а вы чей?
— Свой я, братва, свой. Здешний… — Валера дотянулся до самого смелого, привлек его к себе. — А ты чей такой щербатый? Куда зубы прячешь на ночь?
