— Я Важина домой отпустил, — сказал Маслаков.
— Обойдемся.
В коридоре появился Распутин. Увидев чекистов, пожаловался:
— Заплутал я. Из залы-то все двери запертые.
— Товарищ Распутин, ты когда в тюрьме командира своего напоследок видел? — спросил Кузнецов.
Красноармеец подумал и стал загибать пальцы:
— Арестованных принимали — не было его. Под конец из корпуса вышел, постоял и обратно. Минут так через двадцать вернулся и — бегом в канцелярию… Вышли е Важиным, и со двора… Сумной какой-то. — Распутин замолчал, задумался, взгляд его затуманился. Потом, глядя в пространство, он тихо, взволнованно произнес: — Как же так?.. Мы ж с ним вместе воевали… А тут — сам себя… Эх, товарищ Ямщиков…
На глазах Распутина выступили слезы, и он, стыдясь их, неуклюже вытер лицо рукавом френча.
Кузнецов смотрел на рыжего паренька с сочувствием. Лицо Маслакова было непроницаемым.
Кузнецов остановился в сводчатом темном коридоре, дождался, пока подойдет надзиратель, молча показал ему свой мандат. Надзиратель, шевеля губами, внимательно его прочитал.
— Насчет Ямщикова, — сказал Кузнецов.
— Я же объяснил, — с готовностью откликнулся надзиратель, — у шестьдесят девятой он стоял…
Кузнецов жестом прервал его, подошел к двери с номером 69, отодвинул заслонку «глазка» и недоуменно обернулся:
— Она же пустая!
— Само собой, — кивнул надзиратель. — Так что Куницына час назад в семьдесят седьмую перевели, к Синельникову. А Сердюка, что с Синельниковым сидел, — на первый этаж, в одиночку.
Кузнецов подошел к «глазку» 77-й камеры, заглянул внутрь. На нарах играли в шашки могучий старик с коротко подстриженными гвардейскими усами и тот, кто в ЧК назвал себя Куницыным.
— Куницын молодой, — шепотом сообщил надзиратель.
Чекист кивнул, отошел от двери.
— Значит, Ямщиков его Плюсниным назвал? Не путаешь?
— Точно, Плюсниным.
— Давай, друг, условимся: о нашем разговоре — ни душе.
— Не сомневайтесь, товарищ Кузнецов! — восторженно сказал надзиратель, ощутив волнующий холодок приобщения к тайне. — Чего, чего, а помалкивать — умеем!
— Рисковый малый этот Плюснин, — вслух рассуждал Камчатов, расхаживая по своему кабинету, тоже с «буржуйкой», как у Кузнецова. — Каратель с бронепоезда «Цесаревич Алексей», до этого — контрразведка в Белецке, личное участие в расстрелах. И вдруг — самолично полезть в тюрьму… Н-да…
— А если Плюснина послал Мещеряков? — сказал Кузнецов. — Не зря он здесь вертится, за кордон не уходит. Что-то его держит.
