Овчинников невозмутимо слушал есаула.
— У вас две возможности, — хладнокровно продолжал Мещеряков. — Первая: сказать правду, стать моим агентом и снабжать чекистов сведениями, полученными от меня. Вторая: твердить, что вы Овчинников и быть расстрелянным. Третьего не дано.
Овчинников невозмутимо молчал..
— И не надейтесь словчить, — сказал есаул. — Если согласитесь работать только чтобы выбраться отсюда, я найду способ убедить чекистов, что я вас завербовал, и вас шлепнут они. Я загнал вас в угол. Соглашайтесь, плюньте па принципы, жизнь дороже. — Мещеряков усмехнулся: — «Морали пет, есть только красота»…
Овчинников покачал головой:
— Не стоило приводить меня сюда, есаул, чтобы разыгрывать этот дурацкий фарс.
Мещеряков зевнул и встал из-за стола:
— Подумайте до рассвета, товарищ Дроздов или как вас там па самом деле.
Он вышел из горницы. Овчарка выбежала следом.
Клочья густого предутреннего тумана цеплялись за кроны сосен.
Овчинников, в белой рубахе, осторожно ступал по скользкой листве. Кисть его задранной выше головы и согнутой в локте правой руки была заломлена сверху за спину н скручена с запястьем заведенной за лопатки левой. Рядом с Овчинниковым шагал чисто выбритый Мещеряков. Возле хозяина весело трусил пес. Следом, шагах в десяти, грузно топали шестеро непроспавшихся казачьих офицеров с карабинами.
— Где же ваш Кадыров? — насмешливо спросил Овчинников. — Неужели вы лишите его такого удовольствия?
— Азиаты любят долго спать. — Мещеряков усмехнулся. — И потом — он против расстрела. У него свои способы.
Они подошли к краю глубокого оврага. Есаул повернул Овчинникова спиной к обрыву.
Офицеры остановились шагах в десяти, мучительно зевая, лениво стаскивая с плеч карабины.
— Не надумали исповедаться, господин лазутчик? — спросил Мещеряков.
— Мразь вы, Мещеряков. В Белецке я пристрелил бы вас, как шелудивого пса. И такие подонки служат великой белой идее…
Мещеряков обернулся к офицерам:
— В шеренгу по одному! Готовьсь!
Офицеры разом передернули затворы и вскинули карабины к плечу. Шесть круглых черных дырок смотрели в лоб Овчинникову.
Есаул достал из кармана шипели холщовый мешок, рывком надел его на обреченного. Потом поднял маузер, занес тяжелую рукоять над его головой.
Офицеры разом подняли стволы карабинов в небо.
— Сними колпак, падаль! — сдавленно заорал смертник из-под мешка. — Дай сдохнуть по-людски!
— За-а-алпом!.. — скомандовал Мещеряков. — Огонь!
Воздух рвануло залпом, и одновременно Мещеряков обрушил маузер на голову Овчинникова. Тот рухнул на землю.
