У крыльца его поджидал озабоченный Распутин.
— Выучил французский? — улыбнулся Камчатов.
Распутин отрицательно покачал головой и хмуро произнес:
— Я насчет могилы товарища Ямщикова… Мы с ним вместе воевали… Памятник какой-никакой поставить надо. Он же кровь за революцию проливал… А Важин говорит — не положено.
— Верно говорит! — отрубил Камчатов, резко повернулся и размашисто зашагал к вахте.
Растерянный Распутин с тоской смотрел ему вслед.
…В тюремной канцелярии остались Дроздов и Важин.
— Четыре года эту публику рубил, а теперь… — Дроздов невесело усмехнулся. — Сосватали назначеньице…
— Тут, понимаешь, контры триста тридцать пять голов сидит, а фронт рядом, вокруг города Мещеряков с бандой шастает, человек шестьдесят, — озабоченно объяснил Важин. — А войск в Воскресенске — отряд чекистский, двенадцать сабель, да твой взвод охраны, намертво к тюрьме привязанный, и немного милиции. Пополнение когда еще получим… Вот и вертись…
Важин вздохнул, кивком позвал Дроздова и вместе с ним прошел в дальний конец канцелярии.
— Вооружить тебя требуется. — Начальник тюрьмы отдернул занавеску.
На полках в образцовом порядке стояли блестевшие смазкой пулеметы «Максим», «Шварцлозе», «Льюис», «Хочкис», пирамиды новеньких винтовок и карабинов, ящики с гранатами, цинковые коробки с патронами.
— Откуда богатство? — уважительно спросил Дроздов.
— В прошлом году целый вагон отбили. — Важин открыл ящик, где рядком лежал десяток пистолетов: — Любой бери.
Дроздов наугад взял пистолет, привычно передернул затвор.
— Бельгийский браунинг, второй номер. С Германской в руках не держал…
— У наших командиров — у всех такие, и у меня тоже. Владей, Алексей Евгеньевич, рази врагов революции!
— Постараюсь, — серьезно откликнулся Дроздов.
Зябко и неуютно было в сыром осеннем лесу. Стлался между стволов клочковатый предвечерний туман. Далеко в чаще кукушка тоскливо высчитывала остаток чужого века.
По берегу глухого таежного ручья прохаживались двое: широкоплечий приземистый азиат, в черкеске с погонами корнета и неподвижным смуглым лицом, и атлетического сложения высоколобый есаул — желтые лампасы выдавали забайкальского казака. На руке есаула висела нагайка. Рядом с ним, шаг в шаг, мягко ступала огромная овчарка.
Корнет меланхолично зевнул:
— Скучно живем, есаул. Стреляем, стреляем… Вот у нас в дикой дивизии врага не сразу кончали. Сломают хребет и оставят в степи. Двинуться не может, лежит долго-долго… Беркут глаза выклюет, а он все живет… Потом зной сожжет либо волки сожрут…
