— Ну, ничего. Наши все одно достигнут. Шестая в погоню пошла, а четвертая и четырнадцатая ждут их под Перекопом. Они себя еще покажут.
— Сбор играют… — проговорил Дундич.
— Ага, — сказал Филька и оглянулся. — Я братишку своего ищу, Матвея. Не видел?
— Пет.
В чистом воздухе слышались далекие звуки трубы.
Пашка Тихомолов сидел над лежащим с откинутой головой аргамаком. Пуля пробила шею лошади, и струи крови, как две рубиновые шлеи, стекали по его груди, выложенной мускулами.
— Прощай, Степан, — сказал Пашка деревянным голосом. — Как ворочусь без тебя в тихую станицу? Куда подеваю с-под тебя расшитое седелко? Прощай, Степан.
Он приник к лошади и затих.
Подошел Маслак. Он вставил лошади в ухо револьвер и выстрелил. Пашка вскочил и повернул к Маслаку рябое, лицо.
— Собирай сбрую, Паш, — сказал ласково Маслак, — иди до части…
— Ну, не покорюсь же судьбе-шкуре, — сказал тогда Пашка, — беспощадно буду рубать несказанную сволочь! До сердечного вздоха дойду. При станичниках, дорогих братьях, обещаюся тебе, Степан!
Очкарик шел за скрипящим фургоном.
— Смеха мне, — сказал повозочный Грищук и показал на человека, сидевшего при дороге, — смеха мне, зачем бабы трудаются…
Это был эскадронный.
— Слушай, — с трудом сказал он Грищуку и кивнул на жеребенка. — Черт с ним! Пущай при матке живет. Кончится война — на нем еще того… пахать. А командующий, на случаи чего, войдет в его положение. Все мы титьку сосали, и он должен… раз обычай таков. — Он помолчал и мечтательно улыбнулся. — А между прочим, не стоптали поганца в атаке, промеж ног крутился… Понимаешь, дед, хвост у него… положит на спину, взбрыкнет… — Он смолк.
Очкарик и Грищук стояли молча, опустив в землю глаза. Но эскадронный смотрел на них в упор.
— Я вот что, — сказал он. — Я кончусь. Рана в живот. Понятно?
— Понятно, — ответил очкарик.
— Патрон на меня надо стратить, — сказал эскадронный.
— Нет, — сказал очкарик и стал уходить.
— Бежишь? — пробормотал эскадронный, сползая. — Бежишь, гад. Жалеете вы, очкастые, нашего брата, как кошка мышку…
Подошел казак Тихомолов с седлом на плече, склонился над эскадронным. Они говорили коротко.
Пашка взял из его рук солдатскую книжку, спрятал ее в сапог, а потом выстрелил раненому в рот.
— Паша, — сказал очкарик с жалкой улыбкой, — а я вот не смог.
— Уйди, — сказал Пашка, бледнея. — Уйди! Убью! Я тебя в драке видел. Они нас да, а ты их — нет… — Он взвел курок.
Очкарик стоял, отвернувшись, и смотрел на проезжающую машину. Он увидел людей, сидящих в машине, и они увидели его.
