— Откуда прибыли к нам, приятель? — и тут же с любопытством уставился на меня.
Их было человек шесть: узколицых и широколицых, усатых и безусых, курящих и некурящих, с наколками на руках и без них, и они смотрели на меня с добрым любопытством. Почему-то мне не захотелось притворяться, выдавать себя за курортника, и я признался в том, что приехал сюда по заданию журнала, что буду здесь дня три-четыре, а потом махну в Одессу, а оттуда в Очаков и снова в Одессу, где мне нужно собрать кое-какой материал для книги, что давно собирался побывать в Батуми и что наконец это мое желание осуществилось. Я назвал себя, а они все назвали себя, и мы пожали друг другу руки.
— Прости меня, но то, что ты писатель, это сразу видно, — проговорил тот, кто первый обратился ко мне и кого звали Костей. — На моряка ты не похож и на курортника тоже.
— Почему ты так мало будешь гостить в Батуми, мцерали? — спросил меня грузин, у которого было красное усатое лицо и которого звали Васо.
— Работать надо, — сказал я. — А что значит мцерали?
— Мцерали — это по-грузински писатель, — сказал Васо. — Ты не возражаешь, если я буду тебя так называть?
— Называй как хочешь, — сказал я.
— Мне так приятнее тебя называть, — сказал Васо.
— Ну хорошо, — сказал я.
— Может быть, выпьем за знакомство по стакану “Напареули”? — сказал кто-то.
— Почему по стакану? — сказал Васо. — Я сейчас.
Он обошел кофейню, там с другой стороны продавали вино и закуску, и принес пять бутылок “Напареули”, и кто-то следом за ним при нес зелень и сыр “сулгуни”, и мы выпили за знакомство, и за Ленинград, и за Батум, и еще там за что-то. В дом дяди Миши мои новые знакомые привезли меня на фаэтоне. Дробно стучали по ночным улицам копыта вороных коней, толстый добродушный старик фаэтонщик, уже где-то тоже поднабравшийся, смеялся и подпевал моим приятелям, которые, неумолкая, до самого дома пели заводные грузинские песни.
— Мы тебя никуда не отпустим! — сказал Васо на прощание. — Ты будешь гостить у нас десять дней! Или двадцать! И не возмущай отказом наши души!
— Хорошо, — сказал я. — Я буду гостить здесь неделю.
Эта неделя пронеслась, как один длинный день. По утрам дядя Миша угощал меня красным вином собственного изготовления — “Изабеллой”. После каждого глотка мой пищевод покрывался инеем. Я пил вино и ощущал всю хрустальную хрупкость осенних рассветов в горах, и запах розы, и первые заморозки, такое это было вино, которое мы заедали сыром “сулгуни”, киндзой и огромными оранжевыми помидорами.
