— Ведь он рискует! — не выдержал я.
— Рискует, — согласился Костя. — Но посмотрим…
Танкер вошел на наш траверс, но все еще не гасил скорости. Костя покачал головой.
— Что он делает! — сказал кто-то в полной тишине.
Но тут послышался скрип цепи, с всплеском ушел в воду якорь.
— Поздно, — сказал все тот же голос. — Сейчас рубанет причал. Цепь раскручивалась с жутким скрипом.
— Не рубанет, — сказал Костя.
Через несколько минут танкер как, влитой, стоял у причала. Старик Диомиди поднял большой палец.
— С присыпочкой, — сказал он.
— С месяц тому назад, — поворачиваясь ко мне, проговорил Костя, — один лихач снес полпричала и сломал кран. Но этот пришвартовался классно. Ты видел, какую он набрал скорость?! Интересно, кто там за капитана?
— Керченский он, — сказал Диомиди. — Я его знаю. Паша Новицкий.
— Ах это Паша! — на худом, плохо выбритом лице Чачуа появилось подобие улыбки. У него было больное сердце, и он не пил кофе. — Я его знал еще третьим помощником на “Ингури”.
— Так это тот самый Паша?! — сказал кто-то.
— А кто еще?! — сказал Диомиди. — Я могу тебе документально подтвердить. Да что документально, ты спроси здесь у кого хочешь, и все тебе скажут, что Диомиди никогда не врет.
Диомиди был суровый мужик. Высокого роста, с красивым лицом, седовласый, он всю жизнь проработал спасателем. Батумские мальчишки его просто обожали. Они ходили за ним по пятам. Мальчишки были преданы ему, он был предан мальчишкам, но у него был один недостаток: он совершенно не воспринимал юмора. Быть может, поэтому, а быть может, по какой другой черте его характера, но все, о чем бы он ни говорил, он пытался доказывать документально. Вот и теперь он не спускал своих суровых глаз с того, кто усомнился, что капитан танкера — это тот самый Паша, который был некогда третьим помощником на “Ингури”.
— Я тебе докажу, — говорил он. — Я сегодня вечером Пашу приведу сюда.
— Да я тебе верю, — вскрикивал собеседник.
— Нет, я тебе докажу, — твердил свое Диомиди. Слова он всегда сопровождал выразительным жестом.
Вообще в нашей кофейне жесты подчас были красноречивее слов. Особенно темпераментно жестикулировали аджарцы. Они и говорили громче всех. По моему твердому убеждению, аджарцы, которые посещали нашу кофейню, вообще не могли говорить тихо. Это были невысокие, физически сильные, полные люди с красными лицами и бычьими затылками. Они усаживались большими компаниями, почти все в огромных блинчатых кепках, и о чем-то отчаянно спорили. Первое время мне казалось, что они ругаются, что вот-вот в такой компании вспыхнет драка, но, как потом выяснилось, обычно это были разговоры на самые мирные темы, связанные с работой или политикой.
