Он лег, натянул на себя старенькое, из разноцветных лоскутов, одеяло и теперь казался жалким беззащитным человеком. Повернулся к стене, где в застекленной рамке висел портрет покойной жены.
«Что стряслось, Тома?» — почудился ему голос жены.
— Фросика наша в девках засиделась, — прошептал он.
«Неужто жениха не нашлось?» — продолжала вопрошать фотография.
— От женихов-то отбоя нет, да все непутевые. Правда, последний на все руки мастер — и вино портит, и девок. Так что принимай зятька, Докицо.
Тома Виеру потянулся к столу, прикрутил лампу. Но еще долго ворочался, прислушиваясь к тихому плачу дочери.
На двери надпись: «Кружок ликбеза. Ведет культармеец К. Гангур».
— Мы-а… мы-а, — слышится из-за двери хриплое мычание.
Это Тома Виеру силится прочесть написанное на доске слово «мама». Культармеец Константин Гангур покровительственно улыбается:
— Правильно. А теперь все эти буквы надо прочесть вместе.
Тома Виеру напряженно думает, затем выпаливает:
— Мыамыа!
— Допустим, — говорит культармеец. — И что означает это ваше «мыамыа»?
— Мать, наверно, — неуверенно отвечает Тома Виеру.
— Ну, так нельзя, товарищи, — злится культармеец, — тут и петуху должно быть понятно, а вы… Ма-ма! Вот что написано на доске! Ясно?
— Я же так и сказал, — оправдывается Тома Виеру.
— Вы сказали «мать».
— Не один черт? — недоумевает ученик.
Константин Гангур размашисто пишет мелом «папа» и обращается к Томе Виеру:
— Читайте! Ну?
— Пы-а… пы-а…
— А теперь слитно! Ну, смелей!
— Па… па… — осторожно выдавливает из себя Тома Виеру. Константин Гангур ободряюще кивает.
— Вот-вот. А теперь все вместе!
Тома Виеру набирает воздуху и выпаливает:
— Папаша!
Культармеец Гангур как подкошенный падает на стул. Затем цедит сквозь зубы:
— Это вредительство.
Солнце еще не взошло над холмом, а на склонах вовсю кипела работа: виноградари обновляли колья, подвязывали лозу.
Константин Гангур неумело орудовал топором, заостряя колья, и время от времени поглядывал в сторону Томы Виеру, который рубил колья из веток. Не спорилась работа у культармейца, и он с завистью смотрел, как легко, словно играючи, трудится его тесть.
К ним подошла Фросика. Живот у нее вздулся, и ходила она теперь вперевалочку. Она нагнулась, чтобы взять связку кольев, но Константин остановил ее:
— Не надо, я сам принесу.
Их взгляды встретились.
— Оставь ее, — послышался властный голос тестя, — пускай тащит, рожать легче будет.
Константин сверкнул глазами в его сторону, но тесть даже головы не поднял, продолжая короткими точными ударами обрубать ветви.
