— Зачем парня обидел, дядя Тома? Все одно ведь оженится на твоей дочке.
— Как так оженится?
— Украдет ее и оженится, — почему-то шепотом объяснил второй сват.
— Фросико! — рявкнул родитель, опрокидывая лавку.
Никто не отозвался. Тома Виеру распахнул дверь.
— Фросико!
Сваты переглянулись. Второй шмыгнул в дверь, первый задержался:
— Успокойся, дядя Тома. Какой же дурак ворует невест среди бела дня? Вот стемнеет, тогда и ори себе на здоровье.
И, ловко ускользнув от оплеухи, первый сват выскочил во двор.
— Фросико! — взревел родитель.
— Да, тата.
Девушка стояла за его спиной, поджав губы. Отец недоверчиво осмотрел дочь:
— Где шляешься?
— Почему шляюсь? Сам же послал за серой.
— Принесла?
— Бадя Георгица сказал, сам принесет, он о чем-то потолковать с тобой хочет.
— Сегодня за ворота чтоб больше ни шагу, ясно?
— Что случилось, тата?
— Пока ничего.
Отец снова внимательно посмотрел на дочь, пытаясь разглядеть признаки непокорности, скрытности. Но ничего такого не обнаружил…
Однако Тома Виеру знал, что береженого бог бережет, и засветло припрятал в кустах смородины у забора длинную сучковатую жердь. А когда стемнело, родитель сел в засаду.
Ждать пришлось долго. Тома Виеру даже задремал, когда у забора мелькнула чья-то тень.
— Фросико! — тихо позвала тень.
Освещенное луной окно приоткрылось, из него выглянула девушка:
— Сейчас!
Лицо исчезло, затем в окне показались ноги, девушка соскользнула на землю.
— Ах вы, нехристи окаянные!
Тома Виеру поднял жердь и бросился на похитителя.
Константин Гангур — а это был он — увернулся от удара, выхватил из рук нападавшего жердь, сломал о колено и отшвырнул в кусты:
— Дядя Тома, оставьте свои кулацкие замашки!
— Кулацкие?! — Родитель аж задохнулся и занес руку, но на ней уже повисла Фросика.
— Перестань, тата, слышишь?
— Сейчас не те времена, гражданин Виеру, — сказал Константин Гангур. — Не забывайте, я лицо официальное, прислан к вам, чтобы…
— Чтобы девок портить?! — взревел родитель и, оттолкнув дочь, ткнул кулаком в «официальное лицо».
Не дрогнул Константин Гангур, лишь побледнел, и в голосе его зазвенел металл:
— Ну что, Фросико, родительское благословение я получил, завтра играем свадьбу.
Парень повернулся и быстро ушел в темноту, оставив отца и дочь в полном оцепенении.
Тома Виеру запер дверь на засов, натыкаясь на пустые ведра, прошел в комнату, зажег керосиновую лампу. Из соседней комнаты доносились всхлипывания дочери. Отец тяжело опустился на лежанку, стал раздеваться.
