Мы с Птичкой переглянулись. Нам вообще довольно часто одновременно приходят в голову похожие мысли, привыкли работать на одной радиоволне. «Радикулит — это хорошо», — глазами сообщила мне Птичка, и я, опять же глазами, подтвердил, что Серегин радикулит придает нашему плану изящество и преотличную зацепку.
— Перестань скулить и дай-ка нам его телефон, — сказала Птичка, вытирая платком мокрое Натальино лицо. — Выше нос, подружка, мы его вылечим! Гриша, записывай.
Прокрутив в голове разговор, я набрал номер.
— Але! Ты, Сергей Сергеич? Григорий Аникин беспокоит, товарищ подполковник! Чего в Победу не пришел? Да ну? И здорово скрутило? — Я подмигнул Птичке. — А резиновым клеем не пробовал? А утюгом? Га-га, раз матюкаешься, значит, пока что жив. Ну, считай, повезло тебе, как в сказке, Птичка прилетела. Да привезу, привезу, не ори, оглохну! Что неудобно? Надя, что ли, дома?.. Не заикайся, все знаю, мне каждое утро на стол разведданные кладут. И хорошо, что дома, я и телефон ее раздобыл, чтоб поглазеть и отбить, га-га, я для ихней сестры человек неотразимый! Ладно, диктуй адрес… Лифт работает? Ну, до скорой. — Я повесил трубку. — Теперь, Наталья, слушай и вникай. На сто процентов не гарантируем, но, вполне вероятно, часочка через два мы твоего Серегу притащим домой и поставим перед тобой на колени. И кого же он тогда увидит? Курицу, которую макали в бочку с водой! Беги-ка, сестричка, принимай душ, наводи марафет, то самое бархатное платье надень, в котором на Новый год у Птички была, ну и вообще, понятно? Чтоб у Сереги косточки хрустнули и в башке зазвенело, вникла?
Наташа бросилась к зеркалу, заохала, а мы с Птичкой отправились по записанному адресу, уточняя по дороге план действий. Вошли в подъезд, поднялись, позвонили. Дверь открыла… чуть было не написал — гадюка из парикмахерской, но рука не поднялась: смазливейшая бесовочка в соблазнительно обтянутом свитере и с голубыми глазами невинной школьницы.
— Вы Надя, — догадался я, доброжелательнейшим образом осклабясь. — Хороша-а, собака! За собаку извиняюсь, это у меня самое ласковое слово. Будем знакомы, Раиса Павловна, Григорий Антоныч, а для вас просто Гриша или Гришутка. Разрешите ручку поцеловать?
Бесовочка хихикнула, что-то мяукнула и протянула пухлую белую ручку, каковую я с искренним удовольствием чмокнул. Эх, где мои хотя бы пятьдесят лет! Пусть гадюка и бандитка, но я уже влюбился, не будь рядом Птички — предложил бы руку, сердце и недвижимое имущество. Испросив разрешение, еще разок чмокнул, и бесовочка, весьма довольная произведенным впечатлением, повела нас в комнату, где на ложе скорби возлежал украденный фронтовой кореш. Морда у него была, с одной стороны, приветливая, а с другой — как у нашкодившего пса.
