— Да, оно в ящике для овощей.
Тороп открыл ящик и вытащил оттуда две бутылки.
В комнате негромко звучал голос Нэнси Синатры. Это было так же сладко, как если бы они смаковали мед, сидя у слегка потрескивающего костерка. Подобные ощущения почти заставили Торопа поверить в то, что счастье возможно.
«Вот черт, — подумал он. — Все это слишком хорошо».
Чуть позже, после того как они снова занялись любовью, Тороп раскинулся на кровати. Его подружка медленно, но верно погружалась в зыбучие пески сна.
Он полежал десять минут. А затем встал.
Следовало подстраховаться. Он совершил глупость, но не стоит усугублять ситуацию. Нужно вернуться домой до восхода.
Тороп наскоро оделся.
— Уходишь? — сонно спросила девушка.
— Да, — ответил Тороп. — Завтра рано вставать.
— Обычное дело, — сказала она, роняя голову на подушку.
— Что?
— О боже, обычное дело. Half night stand,[54] чтобы перепихнуться по-быстрому. На это всегда хватает двух часов.
— Мне очень жаль, — произнес он с глупым видом.
— Вам всегда жаль. Пока.
Тороп сбежал, сказав себе, что больше никогда ее не увидит.
И это его совершенно не огорчало.
— Господин Горский, я говорю абсолютно откровенно. Нет никаких поводов для беспокойства.
Доктор Уолш наблюдал, как цепочки нуклеотидов соединяются, образуя ген, кодировавший гемоглобин соловья. Вихри цифр, заполонившие экран, сменялись кривыми, иллюстрировавшими процесс химического обмена в искусственной плаценте.
Горский тихо выругался. Потолочный светильник и несколько дежурных ламп заливали лабораторию холодным, бледно-голубым металлическим светом. Это была «операционная» — стерильное помещение, дезинфицированное и защищенное от любой возможной инфекции биологического происхождения. Горский и врач были в синих комбинезонах и защитных масках. Доктор терпеливо перемещал одну за другой какие-то белые шары. Хирургические щипцы с автоматическим управлением стали продолжением его правой руки, протезом из начищенного до блеска алюминия. Система последовательно вспыхивавших светодиодных индикаторов и вращавшихся углеродистых блоков жужжала при каждом движении, как электробритва.
Доктор Уолш напоминал старого филина. Его маленькие глазки поблескивали желтым за круглыми очками и радужной маской. Горский, которому было о нем известно все, знал, что доктор был известным орнитологом и гением молекулярной биохимии. «Со временем он наверняка сам станет похож на птиц, которых изучает», — подумал Горский.
— Зулганин должен был вам сказать, в этом нет ничего необычного. Думаю, причин для волнения нет.
