Еще раз улыбнувшись Петеру и как бы извинившись перед ним, я достаю из сумочки нож и с силой вонзаю его в дверь. Вонзаю повыше — куда рука достает. И, нажимая на рукоять, веду нож наискосок — почти по диагонали…
«Но какой же крепкий здесь дерматин! Хорошо, что нож — острый…»
Потом вонзаю нож второй раз. От всей души! И кромсаю дерматин в перпендикулярном направлении. Хватаю лоскут рукой и тяну его на себя. Дерматин рвется с треском. И треск этот громкий — на весь подъезд — ласкает мне слух.
К своему удивлению, под толстым слоем минеральной ваты обнаруживаю еще дерматин — очень старый.
«Ох, как ты запаковался! Создал себе уютный мирок! Но это не спасет тебя, ибо я — во гневе».
И я снова вонзаю нож, и торжествующе вырываю широкую полосу этого старого, может, еще довоенного дерматина. Нож с неприятным скрежещущим звуком цепляет нечто металлическое.
И тут взору моему открывается небольшая латунная табличка, несколько позеленевшая от времени. Что-то на ней написано…
Мне хочется прочесть. Я привстаю на цыпочки и провожу по табличке рукой — сметаю пыль, клочки ваты.
И читаю…
Профессоръ хирургiи
В.К. Игумновъ
Будто пораженная молнией, я замираю под искромсанной дверью. С минуту изумленно взираю на табличку.
«Вот, значит, где обитали мои предки!.. И, как видно, не случайно судьба вела меня к этой двери. Быть может, и Кандидата судьба толкнула на подлость с той только целью, чтобы я в порыве негодования набросилась на его дверь и обнаружила истину, так глубоко скрытую!»
Бросив нож у порога, я поворачиваюсь и тихо спускаюсь по ступенькам.
— Извини, Петер!.. Наверное, тебе не надо было за мной ходить. Сам видишь…
Он не отвечает, идет за мной.
А я сейчас думаю о том, что вот и до меня у нас в роду были медики.
Садимся в машину.
«Что это Петер такой тихий? Его, верно, впечатлил мой поступок…»
Осторожно взглядываю на Петера и вижу в глазах его уважение. И тут же мне кажется, что глаза его смеются.
Но Петер говорит серьезно:
— Я люблю тебя…
И, наклонившись, целует меня в губы.
