— Если хочешь, можешь тоже называть меня на «ты».
Она промолчала, взяла сигарету. Я продолжал ворчать:
— Проклятое место. Оно меня раздавило, изничтожило, растоптало. Не могу я его любить. И надо же такому случиться, что Ленанте впутал меня в эту историю, которая произошла, или, по крайней мере, началась именно здесь. Черт возьми! Не мог он, что ли, собирать свои тряпки где-нибудь в другом месте?
Я встряхнулся и выругался еще энергичнее:
— К чертовой матери! Зачем мне ломать голову? Обычно тоска меня одолевает, когда я пьян. Однако я не пьян. И уж во всяком случае не от того, чем ты меня напоила, — так, Белита?
Она засмеялась:
— Конечно нет.
Я встал, походил по комнате, может быть, для того, чтобы убедиться, что не шатаюсь. Я не шатался, но был пьян. Я ходил взад и вперед. Выступающая планка паркета рядом с буфетом скрипела, когда я на нее наступал, словно насмехаясь надо мной.
— Завтра все устроится, — сказал я. — Кажется, я добью это дело. Постараюсь самому себе это доказать. Но все равно, этот Ленанте… Не верится, но он меня, похоже, разыграл. Ему не нравилось, что я стал сыщиком, пусть даже частным сыщиком, вот он и запутал все, чтобы мне досадить. Ну все, ухожу.
Я посмотрел на часы. А как уйти? Последний поезд метро уже давно в депо. Поймать такси в этот час в этом квартале… Проезд Отформ — это все равно что на краю земли. Да и существует ли он на самом деле? Да еще этот холодный, все обволакивающий туман. А в комнатке так хорошо! И печка уютно потрескивает… Вот чертов квартал! Вечно мне таскаться по нему пешком.
— Оставайтесь, — тихо сказала Белита.
И вдруг я вспомнил о Долорес и ее крикливой своре. Наверно, это всплыло для того, чтобы был повод остаться.
— Я думаю, что так будет лучше для всех, — усмехнулся я. — Чтобы проникнуть в тайну Ленанте, мне понадобится все мое чутье. А если я простужусь и подхвачу насморк — конец моему чутью. Поэтому лучше не высовываться на холод. Кроме того, если бы вдруг Долорес вернулась за своим хлыстом, было бы досадно не вручить ей его лично. Дай мне одеяло, Белита. Я пристроюсь на полу, у печки. Давно со мной такого не случалось, придется тряхнуть стариной. И ты сосни. Наверно, тоже устала после всего, что было сегодня вечером. Кстати, как ты себя чувствуешь?
— Сейчас почти не болит.
— Грязная тварь!
И я так понес эту Долорес, что ей должно было икнуться! Тем временем Белита сняла с кровати одеяло и передала его мне. Я положил револьвер на стол рядом с собой. Я вел себя почти как бойскаут, смешной бойскаут: добавил дров в печь, завернулся на полу в одеяло. Белита погасила свет. Печь слабо гудела, от нее шло приятное тепло. Она была старая, с трещинами, и по полу и стенам бегали красноватые дрожащие отсветы.
